— Где Ульянов? — в очередной раз осведомился Калинин, теряя терпение. — Послали за ним?

— Вероятно, на пути сюда, — ответил кто-то из операторов связи. Мимо промчался матрос, опоясанный пулеметными лентами.

— Как появится, немедленно ко мне! И сделайте что-нибудь с этим чертовым светом! Невозможно работать!

В дверях появился Троцкий.

— Вызывали?

— Присаживайтесь, Лев Давыдович. «Аврора» ждет команды на холостой выстрел. Все стратегические центры Петрограда под контролем большевиков.

— Уже светает, — поглядел в сумрачное небо Дзержинский. — Ульянов не прибыл?

— Нет. Нигде не могут найти. — Троцкий чертыхнулся. — И это в такой важный момент истории! Мне что, прикажете Революцию свершать самолично?

Дверь раскрылась.

— Где вас черти носили? — оживился Троцкий.

— Прошу простить, — кинув кепку на стол, ответил Ленин. — Был на почтамте, проверял оцепление.

— Да, но Зимний дворец все еще в руках кадетов. Временное правительство с Керенским не желает просто так сдаваться.

— Заставим! — устало отмахнулся Владимир Ильич, падая в кресло.

Они просидели в кабинете весь оставшийся день вплоть до сгустившихся вечерних сумерек. Огромный Петроград бурлил. Десятки тысяч матросов, солдат и просто гражданских лиц ждали команды из Смольного, чтобы пойти штурмом на Зимний дворец. В кабинет непрестанно входили и выходили различные представители власти.

И вдруг…

Что-то неуловимо изменилось. Что-то необычное и непонятное по своей сути завитало в воздухе.

Калинин уже отдавал последние указания восставшим на «Авроре» матросам, когда неуловимый дымчатый шлейф прошелестел тихо по воздуху и навис над Петроградом. Сквозь хмурые тучи непонятный шлейф не был виден, однако, перемену, произошедшую в атмосфере, почувствовали все. Весь огромный и бурлящий от волнения город. Весь Петроград.

Что-то похожее на прозрачную невидимую воздушную волну мягко прошло сквозь величественный город и, растворившись в воздухе, так же мягко исчезло. Будто гигантская неведомая рука осторожно подняла всю громаду массива зданий, поколыхала в пространстве, осторожно опустив на прежнее место. Вибрация, прошедшая сквозь людей, заставила на миг оцепенеть. Их словно подбросило в воздушной яме, как это бывает при стремительных турбулентных потоках. Подбросило на миг и мягко опустило на землю. У многих закружилась голова. И это всё. Больше побочных эффектов не было. Сидящие в кабинете Калинина лидеры Революции, так ничего и не поняли. Они уставились на внезапно дребезжащие стёкла и пролитый из стаканов чай. Всё произошло так быстро, что никто не успел, как следует понять, что, собственно, произошло.

— У нас в Петрограде землетрясение? — спросил Яков Свердлов. — Вот уж не думал, что в этой климатической зоне могут происходить землетрясения.

— Скорее, просто толчок, не более, — отозвался Дзержинский, проверявший очередную телетайпную ленту. — Взрыва слышно не было. Причём, мягкий толчок. Осторожный.

На минуту воцарилась тишина.

— Это знамение! — выдохнул из себя Калинин.

— Ну-у, батенька… — протянул Троцкий. — Нам ли теперь вспоминать о религии? Солдаты и матросы наготове. Броневики стоят заведенные. Пожалуй, пора отдать команду «Авроре» на холостой залп.

…И он прозвучал. Легендарный залп легендарного крейсера, перевернувший историю человечества.

Однако…

Что-то было не так в этом выстреле.

Альтернативный исход Революции сделал поворот векторного времени в совершенно ином направлении. В этом измерении, где сейчас лежало у дерева безвольное тело Игоря, где вместо Ленина лидером большевиков был Калинин, залп «Авроры» не был холостым. Умчавшийся к Зимнему дворцу снаряд имел вполне реальный боевой заряд. Пробив крышу дворца, взорвался, разметав на куски охрану оцепления юнкеров. С этого краткого мига колесо истории пошло прямо противоположным путём. Октябрьская революция свершилась, но она произошла не по тому плану, привычному истории человечества.

Гражданская война, начавшаяся вскоре после захвата большевиками власти, потекла абсолютно иным руслом. Колчак не стал единым верховным правителем державы. Вся история молодого советского государства пошла совершенно иным путем, оставив за собой иные знаменательные даты, сражения и события.

* * *

Когда Игорь пришел в себя, сознание возвратилось назад. На этот раз лейтенанту не пришлось ночевать в этом измерении, куда забросила его червоточина. Барокамера вернулась за ним через три с половиной часа — его тело даже не успело замерзнуть на мокрой земле: спас комбинезон, подаренный главным руководителем Института из будущего.

Летчик сел, озираясь. В голове еще мелькали картины «Смольного», образы Калинина, Троцкого.

Прошла волна вибрации. Внезапно один из пластов вывернутого грунта пришёл в движение, сместился в сторону и сполз, накрыв собой чахлый кустарник. Игоря протащило по земле, скрутило в узел, швырнуло в раскрывшиеся лепестки раструба воронки и поглотило вместе с капсулой саркофага. Конусообразный туннель, вытянувшись горизонтально из совершенно пустого пространства, обволок барокамеру, закрутился спиралью — пропал. Старший лейтенант авиации перестал существовать в этом измерении. Как потом выяснится, его понесет в совершенно иное пространство параллельного мира.

Но это будет позднее…

Глава 23

1945 год.

6-е января.

Штутгарт.

Здание железнодорожного вокзала.

…А в этот самый момент, пока Скорцени разговаривал с начальником станции, к путям грузовых сообщений города Штутгарта прибывал товарный состав из Берлина. Тот состав, в грузовом вагоне которого ехали мы:

Я, Борька, Катерина и Герхард…

Благополучно миновав подъездные стрелки к вокзалу, состав остановился на шестом пути грузовых сообщений. Локомотив, издав гудок прибытия, замер.

— Сразу выходим? — приоткрывая щель массивной двери, высунул физиономию Борька. Всю дорогу ныл над ухом: — Жалко, автоматы пришлось оставить. Без них я как голый, — покосился на Катерину. Та прыснула, залившись румянцем.

— Обождем, — решил я. — Пусть Герхард сначала разведает обстановку. Штутгарт — большой вокзал, не меньше Берлина.

— Но, он же в руках подполья!

— Не весь. Сейчас и узнаем.

Герхард осторожно спрыгнул на щебень. Хрустнул грунт под ногами. Из-под колес шмыгнула кошка. Борька, вздрогнув, зашелся крепким матом: