Агапка молча слушал, его волчий взгляд был прикован ко мне.

— Ты должен прибыть в Москву раньше нас, — продолжал я. — Найдешь князя Одоевского Ивана Никитича, да Хованского Ивана Андреевича. Расскажешь им всё. О победе под Нижним, о двух тысячах пленных, о том, как самозванца к позорному столбу приковали, и как я всю эту ораву по уму рассудил и на государеву службу определил. Пусть вся Москва знает: князь Старицкий не просто воюет — он побеждает и наводит порядок. Понял?

— Исполню княже! — рявкнул Агапка и, не теряя ни секунды, бросился к пристани.

Через час, я смотрел, как легкий струг отчаливает от берега и быстро скрывается за поворотом реки. Весть пошла в Москву. Теперь оставалось только самому туда явиться.

— Воеводы! — крикнул я, поворачиваясь к оставшимся. — Собирать войско! Выступаем!

Но едва я отдал приказ, как ко мне поспешно поднялась делегация горожан: Кузьма Минин, Савка Кожица и еще какой-то старик в богатом кафтане. Лица у всех были серьезные и взволнованные.

— Княже, — начал Минин без предисловий, поклонившись. — Дозволь с тобой на Москву идти.

Я удивленно на него посмотрел.

Савка шагнул вперед:

— Мы тут, миром выбрали, кто поедет на Земский собор. Слово свое веское сказать. Вот Петра выбрали, Кузьму, да меня.

Делегаты. Понятно. Я молчал, ожидая главного. И Минин сказал это.

— Только мы уже выбрали княже, весь город выбрал. Мы тебя кричать будем!

Я едва сдержал усмешку.

— Коли мир так решил, я не осмелюсь отказать, — веско произнес я. — Едем вместе. Дела в Москве не ждут.

Я резко развернулся к своим воеводам, что ждали позади.

— Войско к походу готово?

— Готово, князь Андрей Володимирович!

— Василий! Приковать Лжепетра к телеге! Пусть все видят наш трофей!

Спустя час, я во главе своего войска, во главе делегации от одного из богатейших городов Руси, возвращался в Москву. Туда, где меня ждала главная игра.

Глава 26

Глава 26

Обратный путь из Нижнего Новгорода не походил на спешный бросок к полю боя. Теперь мы шли не как карательный отряд, а как войско-победитель, медленно, с достоинством, везя за собой не только славу, но и зримые ее доказательства.

Войско растянулось по старой Владимирской дороге, казалось, на целую вечность. В авангарде шла конница. Их доспехи, хоть и покрытые дорожной пылью, ловили редкие лучи солнца, а знамена гордо реяли над головами. Рядом с воеводами, чуть позади, ехал я на своем Черныше, ощущая под собой упругую мощь коня и тяжесть ответственности на плечах.

За конницей, с мерным топотом тысяч ног, шли стрельцы, что огнем своих самопалов решили исход битвы. А следом, под конвоем Елисея и его людей, шла самая диковинная часть нашего войска — четыре сотни отобранных казаков. Вчерашние враги, сегодня — мои новые слуги. Оборванные, хмурые, диковатые, они шли пешим строем, еще не до конца веря в свое спасение, но уже подчиняясь железной дисциплине Елисея, который умел находить общий язык и с ряжеными скоморохами, и с терскими головорезами. Дисциплина вообще была превыше всего. Войско должно было нести порядок, а не новую смуту. А следом шли еще пару сотен казаков, которых надо будет найти место, а после них шли снова стрельцы. Внимательно следя за всем.

А в обозе, среди скрипучих телег с провиантом и порохом, под рогожей, в окружении дюжины моих самых верных сторожей, трясся наш главный трофей — закованный в цепи Лжепетр. Живое доказательство того, что смутьянам приходит конец.

Дорога была долгой, и на ней нам предстояло не только идти, но и решать дела. Первую большую остановку мы сделали во Владимире. Древний город встретил нас настороженно, но уже без того страха, что был на пути сюда. Весть о разгроме казаков летела впереди нас.

Я не стал входить в город со всем войском, расположив его лагерем под стенами. А сам, в сопровождении Воротынского, Скопина и сотни старицких, въехал через Золотые ворота. На воеводском дворе нас уже ждали. Местный воевода, все так же осторожный, но уже без тени сомнения в моей власти, встретил с низким поклоном.

— С победой тебя, князь Андрей Володимирович! — произнес он, и в голосе его слышалось неподдельное облегчение. — Избавил землю нашу от напасти великой!

— Не я избавил, а Господь помог да верные воины, — ответил я по обычаю, спешиваясь. — Но дело еще не кончено. И твоя помощь, воевода, мне нужна будет.

В просторной горнице, где пахло воском и старым деревом, я изложил ему суть дела.

— Со мной идут казаки пленные, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Те, что не отягчены кровью невинной и готовы службой искупить вину свою. Часть их я уже отправил на дальние рубежи — в Сибирь да на Терек. Но всех не ушлешь, да и не нужны они там в таком количестве. Посему, по приговору моему… — я намеренно добавил веса своим словам, — … определяю я двести человек из них тебе на службу. На один год.

Воевода отшатнулся, его лицо вытянулось.

— Казаков? Мне⁈ Да они же…

— Они — государевы люди под епитимьей, — прервал я его жестко. — Твое дело — дать им работу. Крепость чинить, лес валить, дороги мостить — дел в уезде хватает. Кормить их будешь из казны местной, а за службу строго спрашивать. Через год, кто докажет свое исправление, получит свободу. А кто бузить станет или бежать попытается — сам знаешь, что с такими делать. Понял?

Воевода понял. Он видел перед собой не просителя, а правителя, отдающего приказ. Скрепя сердце, он поклонился.

— Будет исполнено, княже. Приму… под строгий надзор.

Так же я поступил и в Суздале, оставив там еще сотню казаков под присмотром воеводы. Это было не просто распределение пленных. Это была демонстрация моей власти над всей землей, а не только над Москвой. Я решал, кому жить, кому служить, и местные власти подчинялись. «Епитимья» шла своим чередом.

По пути разговоров было много. Нижегородские делегаты — Минин, Савка да третий, Петр Пахомов, степенный старик-купец, — почти неотлучно держались рядом. Они везли на Земский собор не просто свое мнение, а волю целого города, и им важно было понимать, на чью сторону эта воля склонится.

— Из кого выбирать-то? — начинал