Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 62

— По первому впечатлению ничего страшного, — сообщил он мне. — Сильный ушиб двух ребер, одно, кажется, треснуло. Позвоночник, слава богу, не затронут.

— Хорошо, спасибо. Где сейчас его высочество, в смысле уже величество?

— Разговаривает с великим князем Сергеем Александровичем об организации траурного поезда.

Уже поздним вечером этого очень длинного дня Николай наконец–то нашел время спросить у меня:

— Алик, не знаешь, как там Маргарита? И Вильгельм, разумеется.

— Сам я их не видел, они прибыли часа через три после моего отъезда. Но мне про них регулярно сообщают, и знаю, что там все в порядке. Они поселились в Гатчинском дворце, шлют тебе соболезнования и говорят, что понимают обстановку и будут ждать тебя столько, сколько потребуется. Да, Маргарита очень расстроена. Причем не только тем, что помолвка откладывается. Ей вообще очень жалко, что у нас с тобой погиб отец.

Глава 36

За свою достаточно долгую жизнь, особенно на том ее отрезке, что пришелся на двадцать первый век, мне не раз приходилось принимать участие в организации похорон, иногда довольно торжественных. Правда, императоров хоронить как–то не довелось, но, думаю, я бы и этим справился. Однако не стал, заявив Николаю, что этим должен заниматься кто–то постарше и поавторитетней. Например, любимый младший брат отца великий князь Алексей Александрович, уже успевший вернуться из Парижа, откуда он большей частью и руководил нашим флотом. У меня была надежда, что этот тип не справится и вообще все завалит, чем даст повод к оргвыводам. Потому как был уверен, что больше всего нам с Николаем в начале его царствования будут мешать два человека — он и маман. Причем с ней дело было уже почти в шляпе — Бердяев отлично понял, что от него требуется. И набрал такой материал, которого с запасом хватило бы для полноценной ссылки.

Разумеется, сразу давать ему ход я не собирался. Но если маман вздумает снова лезть в наши дела, ей будут показаны эти бумаги. На девяносто процентов такого показа должно хватить, она же не полная дура. Ну, а если матушка закусит удила, придется приступить к обработке Николая в нужном ключе.

Но вот на Алексея Александровича у меня таких весомых бумаг не было, и я надеялся, что он сам предоставит мне повод бестолковой организацией похорон. Однако, кроме меня, так считали и многие другие, так что дяде Алексею пришлось только надувать щеки, а сделали все великие князья Владимир Александрович и Михаил Николаевич — им обоим отставка дяди Алексея была совсем ни к чему. В общем, вопреки моим опасениям похороны прошли весьма достойно. А после них сразу встала вторая половина извечного русского вопроса, то есть «что делать?».

Николая поначалу в основном интересовало — как быть с помолвкой? Я считал, что надолго ее нельзя откладывать ни в коем случае. Вот пройдет сорок дней, и сразу произвести. Или даже раньше. Потому как сейчас маман лежит в Москве, ее даже вПитер пока везти опасаются, но это же не навсегда! Когда–нибудь да выздоровеет. Правда, не до конца, все врачи утверждали, что ходить она уже никогда не будет, но такая женщина и на инвалидном кресле сможет доставить немало неприятностей. Так что даже сорок дней — это, пожалуй, многовато. Правда, Николай пребывал в сомнениях — а разве так можно, ведь траур же? Жалко, что ему нельзя рассказать о том, как в другой истории Николай Второй женился на Алисе Гессенской меньше чем через месяц после смерти отца, и ничего. Вместо этого пришлось объяснять, что для императора главное — это интересы державы, а они настоятельно требую скорейших как помолвки, так и свадьбы. Так как Николай сам хотел, чтобы я его в этом убедил, то все получилось без особого труда.

Очень скромная помолвка состоялась в середине сентября, и мать помешать не смогла, ее еще не привезли в Москву. Кстати, обошлось оно мне не очень дешево, но дело того стоило. Мало ли что она тут могла учудить! А свадьбу, когда все уже решено, расстроить куда труднее.

Как только немного прояснилась ситуация со второй половиной упомянутого выше вопроса, пришлось заняться и первой, то есть выяснением, кто виноват. Николай даже поручил было Кони провести расследование, но против этого единым фронтом выступили Владимир, Сергей и Алексей Александровичи — младшие братья покойного императора. И начали было давить на Николая, сделав этим только хуже. Он, выслушав дядей, сразу пришел ко мне с вопросом — а нельзя ли с ними что–нибудь сделать? Чтобы не лезли со своими советами, более напоминающими указания.

— Можно, — обнадежил я брата, — только не сейчас, а чуть позже. Пока же с ними лучше согласиться, но не устно, а письменно. Пусть напишут прошение, на котором ты поставишь какую–нибудь резолюцию, причем не безусловно одобряющую. Например, «вынужден согласиться с мнением столь авторитетных людей». Тогда со временем такая бумага станет неплохим инструментом для приведения этих господ в чувство.

— А расследование?

— Так зачем ему быть обязательно официальным — чтобы назначить виноватыми стрелочников, в смысле машинистов тех разных паровозов? Проведем, конечно, но потихоньку, не привлекая излишнего внимания.

Временами я даже удивлялся, как Николай в первые две недели после смерти отца вообще не свалился. Во–первых, он ее довольно сильно переживал, в отличие от меня. Не то чтобы я был совсем уж безразличен к отцу — нет, я его уважал и даже в какой–то небольшой степени любил. Но ведь он умер! А мы пока живы, попереживали — и хватит, пора работать.

Во–вторых, свободного времени у брата практически не осталось, хотя спать ему теперь удавалось хорошо если шесть часов в сутки. Став из Ники Николаем Вторым, он с удивлением убедился, что позарез нужен огромному количеству народа! К нему так и перли с выражением соболезнований, верноподданнических чувств, поздравлениями с восшествием на престол, а родственники, вплоть до самых дальних — еще и с советами. На его фоне я мог показаться жирующим бездельником, и у меня даже стали появляться мысли как–то похудеть и спасть с лица, чтобы не так бросался в глаза контраст между моим цветущим видом и замученным Николаем.

А потом вдруг выяснилось, что жизнь все–таки не очень похожа на зебру. У той всего два цвета полос, а у жизни может быть и больше.

Да, после светлой часто наступает темная, а потом снова светлая, но так бывает не всегда. Иногда, наоборот, следующая после темной полоса бывает еще темнее, причем намного, хотя еще вчера казалось — да куда уж темнее–то?

Петр Маркелович Рыбаков получил письмо и передал его мне, не читая. Все правильно, оно было от Маришки. В нем любимая сообщала, что она просто в отчаянии, но понимает, что наш роман со смертью Александра Третьего закончен. О том, чтобы нам теперь не то что жениться, но даже продолжать встречаться, как раньше, нечего и мечтать. Она не хочет стать инструментом в политических играх и просит, чтобы я ее не искал. Это письмо она отправляет с вокзала.

Все, финита…

Следующие за прочтением письма полчаса полностью выпали из памяти, хотя сознания я не терял. Потеряна была только способность соображать. Когда она в первом приближении вернулась, я обнаружил, что Рыбаков так и сидит напротив меня.

— Вы еще здесь?

— Да, Александр. Жду приказаний.

— Их не будет. Есть просьба, но я не уверен в ее разумности, так что решать, исполнять или нет — вам.

— Слушаю.

— Не теряйте ее из виду. Мне ничего сообщать не надо, пока у нее все хорошо. Возникнут трудности — доложить немедленно. Вместе с соображениями, как их преодолеть.

— Считаю распоряжение вполне разумным и приступаю к исполнению. Правда, именно сейчас ей плохо, и вы понимаете, почему, но тут ничем не поможешь. Однако она сильная девочка, справится. Надеюсь, что справитесь и вы. Держитесь, Александр. Вы не один.

— Спасибо за напоминание, Петр Маркелович, но оно лишнее. Идите, мне сейчас надо побыть именно одному.

Надо сказать, что в новой жизни здоровье у меня было железное — как вылечился от того, что должно было свести в могилу маленького Сашу, так после этого вообще ничем никогда не болел. Более того, в обеих жизнях я считал, что потерять от любви сон и аппетит мне при всем желании не удастся — не тот человек. Однако оказалось, что свою толстокожесть я преувеличивал. После прочтения письма от Маришки меня воротило и от вида, и даже от запаха любой еды, а стоило только прилечь, как начинались какие–то кошмары. Причем я их не помнил, когда вставал, но желание снова ложиться они отбивали напрочь. Почти двое суток я прожил в таком состоянии, а потом довольно резко поднялась температура.

Все это время у Николая не было времени пообщаться со мной, и о том, что с братом происходит что–то не то, ему доложил Евгений Боткин. Ники, присмотревшись ко мне, буквально впал в ужас.

— Алик, ну нельзя же так! — жалобно уговаривал он меня. — Мы все знаем, как ты любил отца, но, думаешь, он оттуда, сверху, одобрит, как ты после его смерти расклеился? Выпей микстуры, тебе Евгений Сергеевич приготовил.

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 62