переменами, оранжевыми революциями и прочим непотребством. Если главный совершил ошибку и разозлил народ, не остаётся другого пути, как задавить протест силой и ввести диктатуру, тем более любой другой глава державы на его месте окажется куда хуже, а всегда есть заметная часть населения, жившая вполне сносно при монархии, она и поддержит переворот. Но чтоб вернуться от диктатуры и подавления протестов к прежнему, когда тебя и в самом деле привечает абсолютное большинство, крайне сложно и весьма долго, жизни не хватит.
И именно сейчас происходили события, от которых зависит всё дальнейшее, а на многое он был не в состоянии повлиять. В том числе просачивание за Урал недовольных — неблагонадёжных и отстранённых от службы бывших офицеров армии и флота, украинских казаков, не признавших уничтожение Центральной Рады, бывших эсеров, меньшевиков, кадетов, анархистов, недоучившихся юнкеров, ординарных дезертиров, уголовников и прочей самой разномастной шушеры, объединённой ненавистью к новой власти, и эта ненависть на время стала сильнее различий между ними. Они собирались в Красноярске.
Почему именно Красноярску суждено быть точкой концентрации антиправительственных сил? Потому что именно там Николай II впервые появился прилюдно после низложения и вручил бразды главнокомандования Белой армией, только начавшей формирование, адмиралу Колчаку, старшие офицеры немногочисленного гарнизона, помнившие присягу на верность царю и Отечеству, стали под монархические знамёна. Губернский Совет в полном составе был арестован, милиция распущена, через несколько дней огромный край фактически выпал из-под влияния Кремля.
Главной карательной силой колчаковцев, наводившей ужас на Восточную Сибирь, как доносили газеты, стал ударный женский батальон смерти под командованием Марии Бочкарёвой, и доселе не склонной к нежностям, но совершенно озверевшей после того, как во время мартовских событий в Петрограде погиб кто-то из её близких. Пока не начались бои, он взял на себя исполнение функций жандармерии.
Пусть в несколько ином виде, без восстания чехословацкого легиона, Гражданская война началась. Так было уготовано Руси, и ничего не изменишь.
Эпилог
Эпилог
Апрель стал худшим месяцем для Седова и его правительства с самого мая 1917 года. Наступление Кавказского фронта захлебнулось, войска страдали от недостаточного снабжения. Командующий русскими войсками генерал Пржевальский распорядился о переходе к обороне, но и в такой ситуации правительство получило упрёк от французов: вы собираете плюшки, раскатывая самого слабого из наших врагов, и уклоняетесь от борьбы с Германией и Австро-Венгрией. Британцы воспользовались тем, что османы перебросили три дивизии в Восточную Анатолию, чтоб остановить русских, и быстро заняли несколько городов в Азии, но спасибо не сказали.
Вызывал тревогу чехословацкий легион, растянувшийся в эшелонах от Киева до Архангельска. Хоть его солдаты были вооружены лишь винтовками, пулемётами и бомбомётами, более тяжёлое вооружение французы велели бросить, пушек у них самих хватало, но не людей, эта огромная воинственная толпа вызывала оторопь по всему маршруту следования.
Слабое утешение одно: несчастливый месяц выпал самым коротким за всю российскую историю, без первых двух недель, так как страна перевелась на Григорианский календарь, апрель обошёлся без первого числа, ибо не до смеха. В первый рабочий день этого месяца, он выпал на 15-е, Седов собрал совместное заседание ВЦИК и Совнаркома.
— Товарищи! Нам не хватает всего полгода, потому что через полгода максимум Германия не выдержит и капитулирует перед Антантой, Мировая война закончится. Мы одолели кризис в экономике 1917 года, снабжение, торговля, финансы как-то устаканились, цифры вы знаете. Но недобор налогов продолжается. Средств содержать столь огромную армию недостаточно, даже при скудости боевых столкновений.
Каменев, наверно, был единственный, кто осмелился бы пошутить: передадим десяток дивизий Колчаку, пусть их и содержит. Но с глубины двух метров на Новодевичьем кладбище юморить трудно.
Вячеслав Менжинский, бывший чекист, а ныне Нарком финансов, шутить не умел.
— Как аварийный вариант можем продать половину золотого запаса. Или запустить эмиссию, раскрутив рост цен. Второй вариант плох тем, что царское правительство, а потом Временное, уже запускали печатный станок. Нынешний рубль и так ослаб едва ли не втрое к рублю 1914 года.
— Внутренний заем?
— Маловероятно, что получится добром, Леонид Дмитриевич. Деньги есть у заводчиков и банкиров, но если их забрать, экономика лишится оборотного капитала. Значит, ещё меньше соберём налогов.
— Внешний заём? У САСШ не просили… Нет, не дадут. У них у самих рост расходов ради отправки войск в Европу. Значит, реквизируем церковные ценности.
— Если не боитесь бога, побойтесь тех, кто сам его боится! — затрепыхался Луначарский. — Нас проклянёт церковь, и народ отвернётся.
Бонч-Бруевич, самый недалёкий и бесталанный из троицы полезных представителей этой двойной фамилии, присоединился к нытью Луначарского. Хоть лично был обязан потрясти церковную мошну, чего не сделал.
Седов подошёл к окну, рассеянно глянул на соборы Кремля… и вдруг повернулся с ехидной ухмылкой, что-то сообразив.
— Яков! — он позвал Гойхмана, никаких ответственных должностей не занимавшего, но одного из самых влиятельных граждан республики из-за близости к председателю. — Приглашай толстопузов. Святоши ведь здесь, не в Петрограде? Патриарха сюда ко мне. Рысью. Даст золото и даже ещё попросит, чтоб брали больше.
Когда совещание закончилось, Ева спросила: что занести в протокол об отношениях с церковью.
— Что вопрос отложен до прихода патриарха.
— А если он не захочет?
— О, Яков знает как произвести нужное впечатление. Святые отцы тоже жить хотят, а не быстрее предстать перед всевышним работодателем. Умерщвление плоти до полного умерщвления тела — это только для фанатиков. Высшие попы — это такие же чиновники как мы с тобой, а церковь мало отличается от наркомата. Поговорю с ним как… с коллегой.
Яша доложился к вечеру, что его визит в патриархию не вызвал у тамошних восторга. Самый главный изволил артачиться, пока не услышал: значицца, судьба РПЦ решится без него, их поставят перед фактом.
— С самого утреца ждите их, немного напуганных и премного сердитых.
Пришли, не заставили ждать. Патриарх Московский и всея Руси Тихон опирался на палку, глядел впереди себя независимо, даже гордо, но мелкие детали говорили опытному глазу: нервничает.
Он начал приподнимать руку, привычно предлагая облобызать её. Но Седов не то чтобы не верил в бога, глупо отрицать высшее вмешательство, закинувшее его в Троцкого, скорее не верил в церковь и особенно в её божественность. Бонч-Бруевич, увидев отказ начальства, губы уточкой не вытянул. Заметив, что лобзание не состоится, священник опустил персты, затем примостил пятую точку в предложенное кресло. Вместе с первым лицом РПЦ присутствовал ещё один важный и столь же бородатый попик, тот присел на