Теперь же обо всём, что происходило за этот год, пока обманом захваченный в плен Полоцкий князь с княжатами сидел под землёй, Всеслав вспоминал и говорил легко, как об очередном приключении, которых в жизни его хватало. Потому что очень не хотел, чтобы это «сидение в порубе» испохабило парней. Ясно, что год — это не двадцать три года, которые провёл в темнице Судислав Псковский после того, как его законопатил туда «мудрый» Ярослав, опасаясь конкуренции. Но, вроде бы, не окоченели парни душами, не озлобились. И князь был этому искренне рад. Нельзя будущим вождям расти исключительно в страхе, злобе и обмане. Тех же братцев-Ярославичей возьми — неужели хороши выросли?

Сыновья с улыбками подходили, садясь по обе руки от отца. Не имея представления о том, чего он задумал, они верили ему безоговорочно и готовы были всегда и во всём поддержать и выполнить его волю. Как вчера, например, когда он передал с Лютом наказ: «беречь Дарёну и Рогволда, на берег не спускаться, к окнам близко не подходить». Другие бы обиделись, мол, самое интересное опять пропустить пришлось. Всеславичи же были уверены в том, что князь знает, что делает. И семейную прибаутку про то, что нельзя класть все яйца в одну штанину, тоже помнили. А лик Перунов, что искрил над берегом белыми глазами и серебряными нитями молний в бороде, им и так виден был, даже не подходя близко к окнам. Его здесь все видели, да, поди, и не только тут. В Полоцке, может, и не разглядеть было, но в Турове, Пинске, Чернигове и Речице видали наверняка — уж больно велик был да страшен.

На расстеленной шкуре Всеслав уверенными скупыми движениями провёл несколько линий. Даже мне, со здешней географией знакомому слабо, было ясно — реки. Вот Днепр тянется с севера на юг, вот Западная Двина, вот Сож, Неман, Припять и Висла. Сверху, стало быть, Балтийское море, внизу Чёрное, что в этом времени Русским зовут. Хорошо зовут, правильно.

Ведомая какими-то недоступными мне знаниями, рука князя наносила на карте крестики-города, половину из которых я тоже не знал, и границы княжеств-государств, о которых тоже имел представление довольно слабое. Почти вся Прибалтика, к примеру, осталась вообще без отметок, белым пятном. За Онежским и Ладожским озёрами тоже особо ничего не было. Не было узнаваемого Кольского полуострова, что кашалотьей мордой нырял в Белое море. Которого, кстати, тоже не было.

Память князя обозначала отмечаемые на карте места, чтоб, наверное, я тут, внутри него, вовсе уж двоечником себя не чувствовал. Но только продолжала удивлять. Столицей Польши была не Варшава, а какое-то Гнезно. Вместо Софии и Будапешта были Преслав и какой-то Веспрем. Швеция тоже удивила отсутствием Стокгольма, но наличием Ситгуны, что бы это ни было. Зато Стамбул стоял именно там, где и раньше, то есть позже, только назывался Царьградом.

В дверь, раскрывшуюся с душераздирающим скрипом, едва ли не на карачках пробрался Гарасим. Ну да, не под его профиль тут окопы рылись, конечно. Вежливым басом, в котором явно читались некоторые опаска и, на удивление, смущение, он поприветствовал всех собравшихся, и снял рюкзак, высаживая на лавку Ставра. Тот здоровался без смущения, привычно. Явно за столами сиживал, доводилось с приличными людьми беседовать, не всю жизнь по лесам да папертям без ног отирался.

— Дедко Яр, Ставр, смотрите, — начал князь, обращаясь к старшим, но глянув и на Алеся с Гнатом, — вот земли наши и соседские. Вот тут мы, вот Киев, вот Днепр, от него уж сами отложите на восход да на закат сколь надо. Мы с сынами за год червяков накопали с большим запасом. Пора и на рыбалку идти.

Сотники и тайные советники, а Яр со Ставром на них походили вполне, ухмыльнулись совершенно одинаково княжьему намёку. Дарёна же с Домной наоборот выглядели чуть встревоженно, но тоже абсолютно одинаково. Оно и понятно, женщины такие намёки обычно воспринимают не как шанс в бою славу и честь добыть, а как растущую вероятность вдовами остаться.

— Был с Буривоем разговор, о котором вы знаете. Вот чтоб в ту сторону дорожку наладить, хочу новости от вас узнать: как на наших землях дела обстоят, и как на соседских, — Всеслав утвердил на столе локти, умостив подбородок на сложенные ладони, выражая готовность слушать.

Волхв и безногий помощник другого волхва начали степенно, размеренно. Что, мол, порядка нет и в старые времена было гораздо лучше. У князя ни мускула на лице не дрогнуло, он знал, что это обязательная, свойственная возрасту, присказка, а сказка будет впереди. Главное, их не торопить и не перебивать, а то были все шансы услышать сказочку про белого бычка, который в грош не ставит мудрые седины и былые заслуги. Поэтому Всеслав внимательно слушал, сохраняя заинтересованное и почтительное выражение на лице. И был вознаграждён за терпение.

Я же просто диву давался, слушая имена, названия городов и даты, которые мне и в моём времени ничего бы не сказали. Но попадались и такие имена, которые память сохранила и реагировала на них неожиданно. Слышать про Вильгельма Завоевателя, Генриха Четвёртого, Романа Диогена и Константина Дуку так, будто речь шла о живых или недавно, вот только что буквально, ушедших людях, а не фольклорных персонажах масштаба Бабы Яги и Кощея Бессмертного было сложно. Но помогала выдержка князя. И то, что «за рулём» сидевшего с заинтересованным видом тела, сидел он. Я бы такое выражение лица не удержал бы нипочём.

Разошедшиеся деды, перебивая и дополняя друг друга, добрались до карты и угольков, и, кроша одно об другое, принялись чертить, отмеряя что-то тёмными узловатыми пальцами. Политинформация и мировая повестка стали вырисовываться, в прямом смысле слова. И там было, чего нарисовать, на что посмотреть, и ещё больше — над чем подумать.

С улицы донёсся звук, будто кто-то наступил кошке на хвост. Князь же опознал его, как крик потревоженной иволги, чем меня озадачил — я подобного не слышал никогда. Видимо,