– И что?

Зеркон медленно наклонился ближе, почти касаясь её губ.

– И это значит, что ты не владычица. Ты просто буря, которой никто не хочет принадлежать.

Она не отступила, но впервые не ответила. Огонь внутри неё не потух, но пламя за её спиной уже пожирало то, что она пыталась удержать.

Они не говорили друг с другом, а просто шли сквозь гул толпы, оставляя за собой напряжённые взгляды. Марина двигалась уверенно, ведя его за собой, будто уже решила исход игры. Она привыкла быть той, кто задаёт правила.

Дверь в душевую закрылась за ними с глухим щелчком. Пространство наполнилось влажным теплом, звуком капель, скользящих по плитке, тонким ароматом мыла и горячей воды. Пар поднимался вверх, делая воздух плотным, почти осязаемым.

Марина не дала ему времени для раздумий. Она развернулась, вцепилась в его воротник и одним движением стянула с него пиджак, а затем и рубашку. Материя упала на пол, пропитываясь влагой, но она уже не смотрела вниз. Её губы впились в его шею, в кожу, разогретую после зала, в чужую силу, которую она хотела взять под контроль.

Зеркон не сопротивлялся. Он изучал её так же, как раньше – наблюдая, выжидая, давая ей делать то, что она привыкла делать с мужчинами.

Она скользнула ладонями вниз, обхватывая его плечи, сжимая пальцы сильнее, чем нужно, словно хотела показать, что может управлять даже им. Её дыхание было горячим, губы оставляли влажные следы на его коже.

– Ты не сломаешь меня силой, – произнёс он тихо, его голос прозвучал ровно, но в нём не было насмешки.

Марина не ответила. Она лишь улыбнулась и толкнула его назад. Плитка за его спиной была прохладной, но её тело обжигало, нависая над ним, требуя, забирая, не спрашивая.

Вода хлынула сверху, обрушиваясь на них горячими потоками. Капли стекали по её плечам, по изгибам её спины, по волосам, становившимся тяжелее от влаги. Она впивалась в него, двигаясь жёстко, вжимая его в стену, заставляя чувствовать силу, власть и стремление подчинить.

Её ногти скользнули по спине Зеркона, оставляя невидимые следы. Её поцелуи были жадными, с оттенком агрессии, словно она не могла иначе, ведь каждое прикосновение должно было доказывать, что она здесь главная.

Демон провёл руками по её телу, ощущая напряжённые мышцы, живую горячую плоть, движение, которому она не давала пауз. Она была натянута, как тетива, готовая сорваться в неизбежное.

Марина хотела заставить его подчиниться, но он не подчинялся.

Тогда девушка толкнула его сильнее, вжалась бедром, поймала его взгляд и, не мигая, потребовала:

– Сейчас.

Она не просила – приказывала. Он вошёл в неё.

Глухой, прерывистый вдох сорвался с её губ, но она не позволила себе потерять контроль. Движение сразу было быстрым, напористым. Она требовала ритма, в котором не было места чувствам – только грубая сила, только столкновение тел, только желание, смешанное с её властной натурой.

Её дыхание сливалось с гулом воды. Она двигалась резко, словно хотела забрать всё сразу, не дать ему времени на осознание.

Зеркон держал крепко, но не так, как она привыкла. В его прикосновениях не было покорности, не было уступок. Он принимал её власть, но не позволял ей разрушить самого себя.

Марина выгнулась, цепляясь за его плечи, её губы дрожали от жара, но голос всё ещё был твёрдым.

– Ты мой.

Он не ответил, но его взгляд говорил больше, чем могли бы выразить слова, наполненный осознанием и неизбежностью происходящего.

Она не искала эмоций, не ждала чувственных проявлений – ей нужно было подтверждение собственной власти, желание ощущать контроль над ситуацией, пусть даже на мгновение.

Но чем дольше длился этот момент, тем отчётливее становилось осознание, что доказательство растворяется в зыбкой иллюзии, утрачивая свою силу.

Девушка терялась в этом вихре, в этих движениях, которые сами подхватывали её, подчиняя не мужчине, а чему—то большему. Ритм ускорялся, удары сердца смешивались с гулом капель, с дрожащими стонами, наполняющими пространство.

Она изо всех сил старалась сохранить контроль, удержаться в ритме, навязать свои правила, но её тело, подчинённое жару момента, уже не слушалось, растворяясь в вихре чувств и неумолимого движения.

Стоны сливались в единую симфонию, взрыв страсти звучал, как грохот воды, как отголоски их дыхания, как прерывистый хрип удовольствия, разлетающийся в замкнутом пространстве.

Марина не пыталась осмыслить происходящее, не анализировала свои ощущения, не искала контроля. В этот момент она существовала лишь в ритме движения, в жаре собственных эмоций, позволяя страсти поглотить её полностью, словно пламя, которому не нужен был источник, чтобы гореть.

Девушка двигалась так, будто её тело было оружием – острым, выверенным, созданным для атаки. Её страсть не искала единства, она была лишена нежности, не стремилась к слиянию. Она требовала, отнимала, подчёркивала своё превосходство, но не оставляла места для искренней близости. Каждое движение было заявлением, каждый стон – вызовом, каждый вздох – доказательством её власти.

Она пыталась сломить его так же, как ломала других – агрессией, напором, силой, но Зеркон не поддавался. Он чувствовал жар её тела, желание подавить его, вытеснить собственным ритмом, но в этом не было глубины. Только грубая потребность взять верх.

Сейчас она сжимала его пальцы, вгрызалась в его кожу поцелуями, стремясь доказать, что здесь только одна хозяйка, что никто не сможет навязать ей свою волю. Её движения оставались резкими, дыхание – прерывистым, желание – необузданным. Но в этом желании не было ничего, кроме разрушения.

Зеркон держал её, ощущая, как под её уверенностью кроется пустота. Она не искала понимания, не стремилась к власти, основанной на настоящем поклонении. Она могла покорять, могла делать мужчин своими марионетками, но никто из них не мог смотреть на неё с благоговением.

Когда их тела затихли, а гул воды продолжал размывать границы реальности, он склонился к её уху и, не глядя в глаза, произнёс тихо, но жёстко:

– Ты можешь покорить мужчин, но не заставишь их молиться на тебя.

Марина не ответила. В первый раз за этот вечер её уверенность дрогнула. Но она быстро вернула себе прежний облик, будто его слов не существовало.

Она не спрашивала, почему. Просто отвернулась, делая вид, что ей всё равно. Зеркон просто смотрел на неё, ощущая, как впервые за долгое время внутри него не осталось сомнений.

Тьма за планшетом была жива.

Зеркон сидел в том же кресле, что и прежде, удерживая в руках устройство, мерцающее лиловым светом. Символы на экране складывались в сложные узоры, струились, перетекали, как если бы сам Лифтаскар дышал,