Зеркон прикрыл глаза, подбирая нужные слова:

– Не здесь.

Это было не указание, не командование. Это был факт. Здесь, в этой подборке, в этом массиве данных, нет той, что ему нужна. Слуги замерли. Они ожидали его решения.

Зеркон встал, и планшет мягко скользнул в карман его тёмного пиджака. Москва раскинулась за окном, освещённая рекламными огнями, размытыми в лёгком тумане. Город дышал ночной жизнью, наполненной желаниями, страстями, теми, кого можно было подчинить.

Он отправится туда. Потому что, если она существует – он найдёт её именно среди тех, кто не стремится к власти.

Ресторан переливался мягкими оттенками золотого света, отражённого в хрустале бокалов и полированных поверхностях дорогого дерева. В приватном зале для VIP—клиентов было спокойно, только приглушённые звуки музыки и сдержанные разговоры создавали фон для встреч тех, кто привык вершить судьбы людей лёгким движением руки. Здесь никогда не было случайных гостей – только те, чьё присутствие заранее согласовывалось на самых высоких уровнях.

Кристина сидела за столом у панорамного окна, из которого открывался вид на ночную Москву. Высотки вдали светились, как маяки, но в их блеске не было ничего, кроме игры пустых иллюзий. Она лениво водила пальцами по ножке бокала, наполненного насыщенно—рубиновым вином, и наблюдала за мужчиной напротив. Он говорил, старательно подбирая слова, улыбаясь в нужные моменты, делая комплименты, проверяя почву. Это было предсказуемо. Как всегда.

Она знала этот тип людей. Он был уверен, что контролирует ситуацию, что его обаяние, подкреплённое властью и деньгами, создаёт надёжный фундамент для успеха. Но она видела его насквозь. Как и всех остальных.

Её платье идеально подчёркивало силуэт – строгий крой, глубокий, но не вызывающий вырез, ткань, ложащаяся плавными волнами на изгибы её тела. Дорогие украшения, но без излишеств, макияж, подчёркивающий черты лица, но не создающий образа куклы. Она знала, как выглядеть так, чтобы не просто привлекать внимание, но и внушать уважение.

Ей не нужны были слова. Она могла управлять пространством, не произнося ни звука. Движением руки, наклоном головы, лёгкой улыбкой, которая никогда не давала полной уверенности, но заставляла надеяться.

– Ты ведь понимаешь, что от тебя многое зависит? – произнёс мужчина, прищуриваясь.

Кристина улыбнулась, подняла бокал и медленно сделала глоток.

– Разумеется, – ответила она так, будто знала это с самого начала.

В этом и был её талант. Она могла создать вокруг себя поле, в которое люди стремились попасть, не осознавая, что шаг за шагом становятся частью её игры. Мужчины смотрели на неё, как заворожённые, думая, что вот—вот получат власть над ней, но не замечали, как сами оказывались в её власти.

Она никогда не подстраивалась. Она создавала сама. Каждый жест, каждое слово, каждый взгляд – всё это было частью выверенного спектакля.

Её нельзя было купить, но можно было получить иллюзию обладания. Её нельзя было подчинить, но можно было поверить, что она подчиняется.

Кристина была королевой игры. Но без души.

Зеркон появился рядом так неожиданно, что Кристина едва уловила момент его приближения. Она ощутила его присутствие раньше, чем увидела – лёгкий оттенок чужой силы, странное электричество, пробежавшее по коже, тонкое давление в воздухе, будто сама реальность слегка сместилась.

– Ты слишком долго играешь одна, – раздался голос рядом, низкий, бархатистый, с легчайшей хрипотцой.

Кристина повернула голову, уже предугадывая, что встретит взгляд, который вызовет дрожь – не от страха, но от предчувствия. Так и было. Глаза Зеркона мерцали в полумраке зала, будто вбирая в себя свет, но не отражая его.

Она не моргнула.

– Разве? – голос её был ровным, но лёгкая улыбка играла в уголках губ.

Зеркон был рядом, ближе, чем положено незнакомцу. Он склонился к её уху, его дыхание коснулось чувствительной кожи под волосами.

– Позволь мне доказать, что я прав.

Тепло его тела ощущалось даже сквозь ткань платья, но он ещё не прикоснулся. Это ожидание, это напряжение между ними – всё было искусством, тончайшим балансом, который он знал безошибочно.

Кристина не отвела взгляд.

– Прямо здесь? – в её голосе звучало не удивление, а вызов.

– Здесь, – подтвердил он, и его рука, скользнувшая вдоль её талии, была едва ощутима, но оставила на коже огненный след.

Она медлила лишь мгновение, затем поднялась, оставив бокал на столе. Тонкие каблуки мягко коснулись коврового покрытия, когда она сделала первый шаг. Зеркон шёл за ней.

Они миновали полупустой зал, приглушённые голоса, музыку, смешанную с бряцанием бокалов. Никто не остановил их, никто не задал лишних вопросов. Они растворялись в тенях, и сами были как две тени, ставшие единым целым.

Дверь захлопнулась за ними, и воздух в маленьком помещении сразу же изменился – стал тяжёлым, насыщенным, электризованным. Кристина прижалась спиной к стене, чувствуя прохладную гладкость плитки, но её тело уже горело.

Зеркон не дал ей времени для раздумий. Он накрыл её губы своими – без предупреждения, пауз и игры. Это был поцелуй, в котором не оставалось места сомнениям. Глубокий, властный, сжигающий изнутри.

Она ответила так же – страстно, с вызовом, с уверенностью, что это её территория и её правила. Но он уже менял их. Его ладони скользнули вдоль её боков, очерчивая линию тела так, будто он запоминал каждую деталь, чтобы никогда не забыть.

Её дыхание стало рваным, кожа реагировала на каждое его прикосновение – он не спешил, но и не медлил, словно знал идеальный ритм, которому невозможно было противиться.

Он приподнял её, и её ноги сами обвились вокруг его бёдер. Стена за спиной больше не была холодной, она исчезла, растворившись во вспышках горячего, разлетающегося по венам жара.

– Ты слишком хорошо знаешь, чего хочешь, – выдохнула Кристина ему в губы, едва переводя дыхание.

– И получаю это, – хрипло ответил он.

Он вошёл в неё.

Тишина на мгновение накрыла их, как в паузе перед бурей. Затем рваный вздох, дрожащий звук, едва слышный, но наполненный таким количеством эмоций, что стены, казалось, впитывали его в себя.

Движение – сначала медленное, чувственное, словно они наслаждались каждым мгновением этого столкновения, а затем более настойчивое, более глубокое, более неуправляемое.

Кристина не сдерживалась. Она была не из тех, кто играет в сдержанность, когда желания прорываются наружу.

Её стоны, его тяжёлое дыхание, глухие удары спины о стену – всё это складывалось в единое целое, в симфонию звуков, которая становилась всё громче, наполняя пространство.

Мир снаружи перестал существовать.

Они двигались в ритме, который не требовал слов. Их тела понимали друг друга