И тут началось нечто странное. Заняв перевал, австрийцы остановились. Они не спускались в долину, не разворачивались в боевые порядки для атаки. Они просто встали. Начали разбивать лагерь, ставить палатки, разводить костры. Словно явились сюда не воевать, а на пикник с видом на Альпы.

— Что за чертовщина? — прорычал Пётр, выхватив у меня трубу. Он долго смотрел, а потом с досадой опустил ее. — Они что, издеваются над нами?

— Они ждут, — тихо произнес герцог, не сводя глаз с вражеского лагеря. Его лицо было напряжено. — Ждут подхода основных сил. Артиллерии.

— Ерунда, — возразил я, скорее думая вслух, чем обращаясь к кому-то. — Зачем ему артиллерия? Он шел налегке, рассчитывая на быстрый удар. Он прекрасно знает, что у нас почти нет пушек. Мог бы атаковать с ходу, раздавив нас числом. Но не делает этого. Неужели испугался наших инженерных сооружений?

Я снова поднял трубу. Австрийский лагерь жил своей размеренной жизнью. Ходили патрули, дымили походные кухни. Ни единого признака готовящегося штурма. Это было неправильно. Нелогично. Савойский — не идиот. Он не стал бы дарить нам драгоценное время на укрепление обороны, не имея на то веской, неоспоримой причины.

— Он играет с нами, — сказал я. — Провоцирует. Хочет, чтобы мы сами вышли к нему в поле. Испугались осады и попытались прорваться. Глупо, как по мне.

— Согласен, — поддержал герцог.

— Он это знает, — я опустил трубу. — Знает, что мы будем сидеть здесь до последнего. Значит, он ждет чего-то еще.

В моей голове, как на трехмерной карте, прокручивались все варианты. На востоке — армия Савойского. На западе — горные тропы, ведущие в католические кантоны. Туда, куда ушла моя делегация.

На краю сознания мелькнула неприятная мысль.

— Он ждет не свою армию, — прошептал я. — Он ждет нашу.

Пётр непонимающе свел брови.

— Он все знает, — слова вылетали быстро, лихорадочно, пока в голове с лязгом сходились последние шестеренки адской головоломки. — Знает, что мы будем нанимать солдат. Знает, что протестанты нам помогут. И он точно знает, что мы попытаемся договориться с католиками. Он не остановил наших послов. Он пропустил их. Намеренно.

— Зачем? — выдохнул герцог, его лицо стало пепельным.

— Чтобы ударить с двух сторон, — закончил за меня Пётр, и в его голосе прозвучал металл. — Он выжидает, пока наши «союзники» из Швица и Ури подойдут с запада. В тот самый момент, когда мы выйдем из города им навстречу, он ударит с востока. А горцы… — царь помрачнел, — горцы ударят нам в спину. Он хочет разбить нас по одиночке. Если он будет бить наших союзников у нас на глазах, то мы вынуждены будем выйти из-за сооружений и помочь им. Савойскому не надо будет прорываться через редуты и валы.

Мой взгляд устремился на запад, туда, где за грядой скал скрывались горные тропы. Где-то там сейчас были Нартов, Монтескьё и Остерман. Где-то там собиралась наша армия, если конечно им все удалось. И мы понятия не имели, кем окажутся те, кто придет из-за гор, — друзьями или врагами.

Глава 21

Семь дней мы висели в тягучем, наэлектризованном вакууме ожидания. На наблюдательной вышке ветер рвал плащ герцога Орлеанского, пока мы, вцепившись в перила, изучали панораму. Внизу, ощетинившись земляными иглами редутов, в оборонительную стойку свернулась Женева. Восточнее, закупорив горловину долины, лениво дымили костры лагеря Савойского. Враг затаился. Эта статика бесила.

— Герцог играет с нами, — Филипп не опускал подзорную трубу, словно надеялся разглядеть мысли противника. — Выставил авангард приманкой и выжидает. Чего именно…

— Ошибок, — буркнул я, кутаясь в воротник. — И наших друзей.

Рутина превратилась в день сурка. Утро начиналось с сухих сводок Ушакова, суть которых сводилась к тому, что динамика нулевая, патрули стационарны. Днем мастерские шумели от лихорадочной активности. Вечером мы собирались над картой, чтобы в сотый раз перетасовать колоду заведомо проигрышных вариантов.

— Делегация молчит, — сообщал Ушаков на очередном совете, перебирая бумаги. — Расчетное время возвращения истекло сутки назад. Перевалы со стороны Швица пусты.

Пётр, остервенело стругавший ножом деревянный брусок, вздохнул.

— Что наемники? — спросил он, сверля взглядом столешницу.

— Ситуация критическая, Государь. — Ушаков разложил донесения веером. — Цюрихские и базельские капитаны, несмотря на договоренности, не спешат. В кантонах шепчутся об эмиссарах Савойского. Те предлагают двойное вознаграждение исключительно за нейтралитет.

— Иуды! — выплюнул император. — Я научу их держать слово!

— Государь, — перебил я Петра, гася вспышку монаршего гнева. — Перед нами простая экономика. Капитаны — это товар, достающийся тому, кто больше платит. Савойский доходчиво объяснил швейцарцам перспективы.

Разговоры стихли. Де Брольи нервно полировал пуговицу мундира, грозя стереть позолоту. Орлеанский гипнотизировал карту. Мы уперлись в стену. Самое обидное, что мой план по созданию лавин, казавшийся вершиной инженерной мысли, на поверку оказался технически несостоятельным.

— Для закладки зарядов в этих координатах, — кончик указки скользнул по схеме горного хребта, — требуется поднять сотни фунтов пороха на высоту полторы тысячи саженей. Почти отвесный подъем.

— В чем загвоздка? — пробасил де Брольи.

— В людях, генерал. — Я устало потер переносицу. — Линейная пехота здесь бесполезна. Нам требуются профессиональные горноходы, люди, чье детство прошло на скалах. Такой ресурс сейчас находится либо в горах Швица, где сгинула делегация, либо уже носит цвета Савойского. Будь мои посланники здесь вместе с горцами, мы бы уже готовили врагу снежную лавину. Однако…

Указка со стуком ударилась о карту. Гладко вычерченная на бумаге операция разбилась о логистику и дефицит специалистов. Рассчитать резонанс взрывной волны оказалось проще, чем доставить груз в точку детонации.

Военные и дипломатические конструкции рассыпались карточным домиком. Запертые в осаде, с тающей армией, мы просто пыли по течению.

— Может, прорыв? — Пётр тяжело опустился в кресло, словно на его плечи лег весь груз уральского чугуна. — Собираем боеспособные части и идем напролом.

Фраза прозвучала приговором. Даже Орлеанский промолчал, признавая отсутствие альтернатив.

Глядя на осунувшиеся лица соратников, я ощутил, как внутри поднимается волна безнадежности. Впервые мой разум выдавал фатальную ошибку: вариантов нет. Савойский переиграл нас стратегически, навязав изматывающую позиционную войну вместо честной драки. Он просчитал переменные лучше меня. Теперь оставалось лишь выбрать формат финала: быстрая, шумная смерть в поле или медленное, унизительное угасание от голода. «Богатый» выбор для человека, планировавшего перевернуть историю.

Тусклый свет масляных ламп выхватывал из полумрака измученные, осунувшиеся лица.

Я отошел к окну. В темном стекле отражался мой силуэт, а за ним — карта, утыканная красными флажками врага. Идеальный капкан, без единой лазейки. Я снова и снова