— И что делать? — с какой-то истеричной ноткой спросил вернувшийся ни с чем Потапов.

Прожевав, я пожал плечами:

— А что тут сделаешь? Дальше пойдём по списку.

Миха постоял молча, катая желваки, поиграл кулаками, то сжимая их, то разжимая.

— Так оставлять нельзя. Не по-пацански. Узнать хмыря сможешь?

Я с сожалением стряхнул с рук прилипшие крупинки сахара: хорошо, но мало.

— Нет. Я ж говорю, только дверь открыл и вошёл, с улицы ничего не видно. Но здоровый, на голову выше меня, минимум. Взрослый, думаю.

— Может этого поспрошать… ну, к кому ты ходил? — Дюша проснулся.

Я вздохнул.

— Что спрашивать будем? — и, глядя в совершенно безмятежно-непонимающие глаза, уточнил: — Ну вот представь, что я — это он. Александров его фамилия, афганец, к которому ходил. Спрашивай.

— Что? — тупо вопросил Дюша.

— Да что хочешь, то и спрашивай. Ну? — и, после 30 секунд молчания, подытожил: — В том и прикол, что спрашивать нечего. Я ничего не видел. Он тоже. И никто другой — никого не было на лестнице. Кто угодно мог быть!

Миха посопел носом и выдал угрожающе:

— А мы поспрашиваем всё-таки!

— Конечно, — я успокаивающе похлопал его по предплечью. — Поспрашивайте. Вряд ли будет какой-то толк, конечно, но мало ли… А сейчас нам… на Лермонтовскую!

— А ты хлеб не будешь, что ли? — отмер Дюша.

* * *

Идти к последнему в моём сегодняшнем списке себя пришлось заставлять. Мы все уже здорово устали, снова хотелось есть, хлеб и сок давно кончились, и даже банку Дюша забежал сдать в какой-то кооперативный магазинчик часа два назад. Точного адреса «клиента» никто не знал, а спрашивать дорогу в тёмное время суток даже для местных пацанов было несколько рискованно. Я уже совсем было собрался объявить «шабаш на сегодня», как Миха сосредоточенно сказал:

— Во. Она, Лермонтовская!

Дюша тут же, не разбирая дороги, полез ближе к дому — искать номер, а я даже и пытаться не стал — очков-то нету, без шансов.

— Второй! — вылезая из сугроба, возвестил разведчик. — Нам туда, дальше!

— Кто там нужен? — спросил Миха, подталкивая меня в нужном направлении.

Я только посмотрел вверх, даже не пытаясь достать тетрадку. Смысл? Фонарей-то нет. Вон, даже номер дома чуть ли не на ощупь определять приходится. Это вот такой прикол нынешний: лыжная трасса в лесу — освещена, все маршруты на всём протяжении. Каток — и вовсе залит светом, что твой Бродвей. ДК, Заводоуправление, Вечный огонь — всё светится круглосуточно. А вот в городе фонари водятся только на считанных главных улицах. И хотя круглосуточная трасса мне, безусловно, очень нравится, всё-таки люди, их жизнь, их быт, наверное, важнее. Или нет?

За тетрадкой лезть всё-таки пришлось: не идти же незнамо к кому. Вот и моя очередь пробираться по сугробам: единственный источник света на всей улице — окна первых этажей. Что делать — выбрал дом поближе к чищеному, полез… Хорошо, что я мелкий и лёгкий, пока не проваливаюсь почти.

— Матвей Барин. Вот это имечко, — качнул я головой, убирая тетрадку обратно за пазуху.

Несмотря на усталость, парни, переглянувшись, дружно загоготали.

— У… тебя… адрес… не тот, — задыхаясь от смеха, дёрнул меня за рукав Миха. — Баре… они… там живут. У… плотины! Где музей!!

— Ну почему? — возразил я для порядку. — А дом приказчика бывший, седьмая школа?

— Так приказчик же, не хозяин, — икая через слово, выдавил Потапов.

Я кивнул и, посмеиваясь, двинул дальше, высматривая нужный дом. Улица, как назло, попалась та самая, неудачная: всего-то два дома, второй мы уже видели, осталось найти номер первый. Домов вокруг — на любой вкус, мы уже три или четыре прошли, но это всё не то, они к другим улицам относятся, и номера там точно другие. Ещё и не вдруг разглядишь адрес с тротуара, который, впрочем, слабо отличался от «дороги» или палисадников, заваленных снегом.

Но всё когда-то кончается — и наша Лермонтовская кончилась тоже. И в конце её искомый дом и нашёлся. Вот только в комнате с литерой «А», дверь в которую почему-то вела прямо с улицы, не было никого.

— Вот те здрассте, — злобно сплюнув на ступеньку, резюмировал Дюша. — И чо делать?

— Постучи ещё — вдруг спит? — предложил Миха.

Дюша, фыркнув, повернулся к двери спиной и начал долбить в дверь каблуком с такой силой, что я открыл рот, чтоб попросить его прекратить это дело, но не успел.

— А ну отвали, шпана, — голосом, раздавшимся от угла дома, казалось, запросто можно такие двери выбивать. Получше любого Дюши, бесконтактно. Иерихонский такой голосок, если можно так выразиться. Неудивительно, что означенный Дюха пинать несчастную деревяшку немедленно прекратил.

— Кто такие, за каким хреном припёрлись?

Я привычно уже начал тарабанить свою речёвку про спортивный праздник, но мужик, не дослушав, мотнул головой.

— На хер иди.

Я замер на полуслове — вот прямо такого у меня сегодня ещё не бывало. Набрал воздуха, чтоб что-то сказать, но «клиент» успел раньше.

— Что, непонятно говорю? — и уже с явной угрозой: — Пояснить?

В голове заметались мысли, я замер в нерешительности, но почти сразу выхватил нужную: а чего это я ни разу за сегодня Голос не тренировал? Непорядочек!

Выдохнув, я повернулся к Михе с Дюшей и мотнул головой в сторону улицы:

— Парни, погуляйте пять минут.

К счастью, спорить они не стали. А я, уже поворачиваясь к цели своего визита вдруг поймал чувство узнавания… И отставил Голос в сторонку! Временно.

— Послушайте, Матвей… А где мы могли встречаться? — и, уже увереннее, нащупывая ногами дно: — Ивдельский район? На стройке? Мастер у «химиков», да? — и, не давая ему возразить: — А меня не помните? Пацан в белой каске! На уазике приехал!

Выдохнув и явно проглотив ругательства, мужик угрюмо подтвердил:

— Ивдельский, да. Мастером, всё так. И что с того? Пацанов никаких не помню.

— Да ничего. Всё не чужие люди! — лучезарно улыбаясь, возвестил я.

Матвей только фыркнул в ответ, но уже как-то… неуверенно, что ли. А я подошёл поближе и протянул руку, сняв варежку:

—