К середине дня завод гудел, как улей. Краны раскачивались над головой, искры летели от сварки, а конвейеры скрипели под тяжестью стали. Напряжение росло с каждой минутой. Новые партии стали прибывали с опозданием, вызывая раздражение у рабочих и гнев у Фогеля, который метался по цеху, раздавая приказы. Ганс заметил, что Отто то и дело оглядывается, словно ожидая чего-то.

— Что с тобой? — спросил Ганс, понизив голос. — Ты какой-то нервный.

Отто пожал плечами, но его глаза выдали тревогу.

— Просто… слухи, Ганс. Говорят, в Берлине не просто так давят на нас. Они готовят что-то большое. Испания — это только начало.

Ганс нахмурился.

— Слухи — это опасно, Отто. Не лезь в это.

— Я не лезу, — огрызнулся Отто, но его тон был неубедительным. — Просто… Вильгельм говорил, что видел какие-то странные ящики на складе. Не для танков, не для орудий. Что-то другое. Химическое, может быть.

Ганс замер. Химическое оружие? Он слышал о таких вещах, но никогда не думал, что их завод может быть замешан.

— Не болтай ерунды, — сказал он, но голос его дрожал. Он знал, что Крупп производит не только танки, но мысль о чём-то более зловещем вызывала холод в груди.

Рабочий день тянулся, и напряжение только нарастало. Новички, такие как Фриц, путались под ногами, вызывая раздражение у старших рабочих. Один из них, пожилой Карл, проработавший на заводе больше тридцати лет, подошёл к Гансу во время очередной паузы. Его лицо было морщинистым, глаза усталыми, и в них читалась тревога.

— Ты заметил, Ганс? — спросил Карл, понизив голос. — Они что-то скрывают. Эти новые поставки… они не для Испании. Я видел маркировку на ящиках. Это не для Франко. Это для чего-то другого.

Ганс покачал головой.

— Не начинай, Карл. Ты знаешь, что любопытство до добра не доводит.

— Я не любопытствую, — ответил Карл, его голос стал резче. — Я просто не хочу, чтобы нас всех подставили. Ты знаешь, что случилось на заводе в Дюссельдорфе? Взрыв, три года назад. Официально — авария. Но я слышал от брата, что там было нечисто. Кто-то подложил заряд.

Ганс почувствовал, как по спине пробежал холод. Он слышал о том взрыве, но тогда всё списали на неисправность оборудования. Мысль о диверсии казалась дикой, но в глубине души он не мог её отмахнуться.

— Хватит, Карл, — сказал Ганс, стараясь говорить спокойно. — Работай и не думай об этом.

Карл хмыкнул, но вернулся к своему станку. Ганс смотрел ему вслед, чувствуя, как его собственные мысли начинают путаться. Слухи, подозрения, странные ящики — всё это складывалось в мозаику, от которой становилось не по себе.

К трём часам дня цех достиг пика активности. Рабочие трудились, как автоматы, но усталость брала своё. Ганс чувствовал, как его руки дрожат от напряжения, а спина ноет от долгого стояния. Он посмотрел на часы — до конца смены оставалось ещё несколько часов. Он мечтал о кружке пива в таверне и о том, как вернётся домой к Грете, но эти мысли казались далёкими, почти нереальными.

И тут он снова почувствовал вибрацию. Она была слабее, чем раньше, но отчётливее. Ганс остановился, прислушиваясь. Пол дрожал, словно под ним работала какая-то невидимая машина. Он посмотрел на Отто, который, кажется, тоже что-то заметил.

— Это не прессы, — сказал Ганс, его голос был почти шёпотом. — Это что-то другое.

Отто нахмурился, но не успел ответить. Внезапно воздух разорвал оглушительный рёв, словно сама земля раскололась. Взрывная волна ударила с такой силой, что Ганс рухнул на пол, его плечо врезалось в стальной ящик, а в ушах зазвенело, как от удара колокола. Пол под ним вздыбился, бетон треснул, словно стекло, и куски его разлетелись во все стороны, врезаясь в станки и людей. Огромная печь в центре цеха, массивный стальной монстр, разорвалась с ужасающим грохотом. Её стенки, толщиной в полметра, лопнули, как бумага, выбрасывая фонтаны раскалённого шлака и пламени. Огонь взметнулся к потолку, лизнув железные балки, которые заскрипели и начали гнуться под немыслимым жаром.

Конвейерные ленты, ещё мгновение назад двигавшиеся в размеренном ритме, были смяты, их стальные каркасы изогнулись, как прутья под ударом молота. Один из кранов, подвешенный над цехом, сорвался с тросов и рухнул вниз, пробив пол и подняв облако пыли и искр. Осколки металла, раскалённые до белого свечения, разлетались, впиваясь в стены, станки и тела рабочих. Стёкла в окнах цеха лопнули, осыпая пол градом осколков, которые хрустели под ногами тех, кто ещё мог двигаться.

Дым, густой и едкий, заполнил цех, словно чёрное облако, застилая свет. Ганс кашлял, его лёгкие горели, глаза слезились, но он заставил себя подняться на колени. Он ощупывал пол, пытаясь найти опору среди обломков. Его руки наткнулись на что-то липкое — кровь, понял он, и его желудок сжался. Рядом лежал Фриц, его лицо было неузнаваемо, покрыто кровью и сажей, глаза пусто смотрели в потолок. Ганс сдержался, подавляя тошноту, и пополз дальше, выкрикивая имя друга.

— Отто! — его голос тонул в хаосе криков, треска огня и скрежета ломающегося металла. Он нашёл Отто в нескольких метрах, придавленного массивной балкой, упавшей с потолка. Лицо друга было бледным, дыхание слабым, но он был жив.

— Ганс… — прошептал Отто, его голос был едва слышен. — Что… что это было?

— Не знаю, — ответил Ганс, хватаясь за балку. Она была тяжёлой, раскалённой, и его руки обожгло. — Держись, я тебя вытащу.

Второй взрыв, менее мощный, но ближе, сотряс цех. Он пришёл откуда-то из глубины завода, возможно, из склада горючего или химического цеха. Пол снова задрожал, и Ганс пригнулся, когда волна жара пронеслась над ним. Искры сыпались сверху, словно огненный дождь, поджигая деревянные ящики и пропитанные маслом тряпки, разбросанные по полу. Пламя распространялось с ужасающей скоростью, пожирая всё на своём пути. Балки потолка начали рушиться, одна из них с грохотом упала в нескольких метрах, подняв облако пыли и искр.

Ганс огляделся, пытаясь оценить масштабы разрушения. Цех превратился в ад: стены, ещё недавно крепкие, теперь были покрыты трещинами, местами обрушивались целыми секциями. Огромные стальные плиты, предназначенные для танков, валялись искорёженными, словно смятая фольга. Конвейеры остановились, их механизмы были раздавлены обломками. Пламя ревело, поднимаясь всё выше, и дым становился таким густым, что дышать было почти невозможно. Крики рабочих, некоторые полные боли, другие — паники, смешивались с треском огня и грохотом падающих конструкций.