в сорок четвёртом выселили. Там с войны ещё дома пустуют. Да это их дела… Брата вот, думаю, снимут с должности. Наверняка. 
— Может, и нет. Что он мог сделать? Тем более — дядька у вас герой, считай. Кровь пролил. Я даже попросил его наградить. У Власова с Бакатиным отличные отношения, ну и я обоих знаю.
 — Шутишь? — не поверила мне Батыровна.
 — Нет, — серьезно ответил я.
 Вечером посидел в ресторане, полистал свежие газеты. Пишут, что уже тысяча двести ракет средней и малой дальности ушли на металлолом. Разоружаемся, мать вашу… Мир, дружба, жвачка.
 А ещё — по стране начинает гулять СПИД. В Москве появилась специализированная больница, правда, в единственном экземпляре и, как пишет «Правда», очень убого финансируемая.
 Сытый и уставший выхожу из ресторана и натыкаюсь на конфликт за стойкой. Вчерашняя Оля в слезах слушает какого-то модно одетого дядю средних лет.
 — А если СПИД у этого постояльца? — шипит вполголоса дядька.
 — Не было ничего с ним! Что вы такое говорите? — рыдает деваха.
 Так-с! Опять мою Олю забижают!
   Глава 26
  — Что я слышу⁈ — кипятился дядя. — Мне доложили, что постоялец, наш гость из Нигерии, обнимал тебя!
 — Максим Евгеньевич! — воскликнула Оля со слезами на глазах. — Да это клиент ко мне приставал… Что он там говорил, я не поняла: английского тот не знает, а на его африканском я не говорю! Я «окей» сказала — чтоб отвязался, а он… полез ко мне под халат!
 — От тебя одни хлопоты! Уже жалею, что подписал тебе практику у нас! Идём за мной! — дядя, спохватившись, что орать на свою сотрудницу посреди холла — идея так себе, взял Олю под локоток и потащил по коридору.
 Девушка послушно проследовала за ним, по дороге, едва не снеся ведро со шваброй.
 — Тихо ты! Что ты как слон топотишь⁈ — мужик, осмотревшись по сторонам, втолкнул Олю в подсобку.
 Я, наблюдавший за этой сценой, лениво оторвался от стены, подошёл к дверям подсобки и, опершись плечом о косяк, перегородил выход из комнаты.
 — Слоны, к вашему сведению, ходят очень тихо, почти бесшумно, — заметил я миролюбиво.
 Внутри помещения, на шести квадратах, кроме облезлого дивана, столика и чайника, ничего не было. Вру, ещё репродуктор висел на стене — наверное, чтобы во время отдыха на работе слушать, как партия заботится о народе. Или наоборот — чтобы партия могла слушать, кто тут чего ляпнет по неосторожности… А что? В гостинице, где полно иностранцев, без прослушки никак!
 Но вернёмся к нашим слонам. Вернее, к одной конкретной испуганной слонихе по имени Оля, которая сейчас стояла, вжавшись в стенку. Моё появление вызвало фурор, ступор и катарсис. Почему? Да потому что я был при полном параде — ордена, значки и, главное, — знак депутата Верховного Совета на груди.
 И надо сказать, модный дядя это оценил моментально.
 — Товарищ… — ах, как приятно слышать это слово! Сколько лет уже в СССР, а ухо всё равно радуется. — Простите, не знаю, как вас… но здесь служебное помещение. Если вам что-то нужно — скажите, — дядя, заслоняя телом Ольгу, старательно изображал любезность.
 Выходило, правда, плохо — актёр из него был никудышный.
 — Да, нужно! — сурово сказал я. — Краем уха услышал, как вы мою Олю обвиняете невесть в чём!
 — Э-э-э… Ольга, ты знаешь этого парня? — неуверенно пробормотал мужик, отступая в сторону.
 — Знаю! Это телефонист! — шмыгнула носом девушка.
 Она на мои ордена и медали внимания особо не обратила — мазнула взглядом, и всё. Не заметила даже, что я сегодня не в спортивном костюме, а в деловом. Эх, дурында! А могла бы и подыграть! Хотя… чем плох телефонист? Он что, не может быть депутатом⁈ Тем более Оля ведь сказала не «наш телефонист», а просто — «телефонист».
 — Разрешите представиться: Анатолий Штыба. Вот моё удостоверение, — достаю ксиву Верховного Совета, но дядя пятится от неё как от змеюги.
 — Так… И что вы хотите? — мямлит он, окончательно растерявшись.
 — Оля — хороший работник, — наставительно начал я. — А вам надо бы заботиться не только о клиентах, но и о своих сотрудниках, сколь малую должность они бы ни занимали. Ведь в нашей стране люди — прежде всего.
 — Вот, к примеру, — продолжил я, — вчера к ней приставал один тип из двести пятого номера. А сегодня утром я уже видел — съехал он. Бегом бежал! А почему? Да пришлось провести с ним воспитательную беседу.
 Я демонстративно потер свой кулак.
 Это было чистой правдой: Выходя из ресторана, я увидел вчерашнего ловеласа — с чемоданом в руках он спешно покидал гостиницу. Дурачок! Если понадобится — я его достану, где бы он ни прятался.
 Но с администратором гостиницы я, пожалуй, слегка переборщил: дядя, морщась и потирая грудь в районе сердца, тяжело опустился на диван. Пока мужик приходил в себя, я проинструктировал Ольгу, как себя вести в подобных случаях:
 — Сразу сообщай старшей дежурной! Я уверен, что в обиду горничных…
 — Я не горничная! Я коридорная! — гордо пискнула Оля.
 — … коридорных не дадут! Верно ведь, Максим Евгеньевич? — перевёл я взгляд на администратора.
 Максим Евгеньевич был полностью со мной солидарен.
 Слёзы на хорошеньком личике Оли уже высохли, и теперь она поглядывала на меня с любопытством и явным интересом — что уж там скрывать.
 — Вечером заходи, если хочешь, — бросаю я на прощание и тороплюсь на Съезд.
 — Я вообще-то два дня отдыхаю! Но зайду! — крикнула Ольга мне в спину.
 Чёрт, как-то двусмысленно получилось… Я ведь просто помочь хотел…
 Да кому ты врёшь, Штыба⁈ Вон бабушка тащит сумку — ей лучше помоги!
 — Вам помочь? — участливо, как мне показалось, обратился я к старушке, с трудом волочащей самодельный баул.
 — Ага! Дура я, что ли, тебе вещи отдавать⁈ А то не знаю я вас, ушлых москвичей, — огрызнулась бабуля заодно признав во мне столичного жителя.
 Ну вот! Теперь совесть моя чиста. Всем я помогаю! Ну… почти всем.
 Разгоряченный утренним происшествием я не сразу успокоился по приезду во Дворец съездов. Может, поэтому отреагировал чуть раздраженно, когда меня кто-то довольно по-панибратски хлопнул по плечу сзади. Разумеется, быдлячьи замашки я в себе изжил и повернулся спокойно, хоть и нервно.