Гоги удивленно поднял брови.

— Вы сотрудничаете с британскими учеными?

— По линии научного обмена, — Карим вернулся к столу. — Языки — это ключ к пониманию менталитета народов. Чтобы эффективно воздействовать на сознание, нужно понимать, как оно устроено изначально.

Он сел обратно, снова надел пенсе.

— Итак, товарищ министр, с чего начнем?

Гоги открыл верхнюю папку на столе.

— Планировал ознакомиться с текущими проектами, встретиться с руководителями отделов, составить план работы на квартал…

— Скучно, — перебил Карим. — Бумажная работа подождет. Лучше покажите мне, как вы мыслите стратегически.

— Что вы имеете в виду?

Карим достал из внутреннего кармана небольшой предмет — деревянную фигурку крестьянина, искусно вырезанную из березы.

— Видите эту фигурку? — он поставил ее на стол между ними. — Представьте, что это обычный советский гражданин. Рабочий, скажем, или колхозник. Как вы планируете формировать его мировоззрение?

Гоги взял фигурку, повертел в руках.

— Комплексно. Через кино, литературу, изобразительное искусство, театр. Создать цельную картину мира, где социалистические ценности выглядят единственно верными.

— Банально, — отрезал Карим. — Это делали и до вас. Что нового предложите?

Гоги почувствовал раздражение от прямолинейного тона собеседника.

— А что бы предложили вы?

— Я бы подошел к вопросу кардинально, — Карим откинулся в кресле. — Не просто показывать правильную картину мира, а делать неправильную психологически невозможной.

— Поясните.

— Представьте: человек не может даже помыслить о буржуазных ценностях, потому что в его сознании просто нет соответствующих понятий. Язык формирует мышление, товарищ министр. Измените язык — изменится и сознание.

Гоги внимательно посмотрел на советника. Тот рассуждал не как чиновник, а как ученый высокого класса.

— Интересная теория. У вас есть конкретные предложения?

— Множество, — Карим достал из папки еще несколько документов. — Вот проект реформы художественного образования. Детей с раннего возраста учим видеть красоту только в социалистических формах. Буржуазное искусство становится для них эстетически неприемлемым.

Гоги пробежал глазами по тексту. Проект был проработан до мелочей — новые программы для художественных школ, переподготовка преподавателей, система поощрений и взысканий.

— Кто это разрабатывал?

— Я, — просто ответил Карим. — В свободное от основной работы время.

— А что ваша основная работа?

Карим помолчал, сняв пенсе и протирая их носовым платком.

— Решение задач, которые не решаются обычными методами, — сказал он наконец.

В его серых глазах мелькнуло что-то, от чего Гоги почувствовал легкую тревогу.

— Понятно, — кивнул он, хотя ничего не понял.

— А вот еще один проект, — Карим положил на стол новую папку. — Создание альтернативной мифологии. Люди нуждаются в героях, легендах, сказаниях. Дадим им советских героев, которые будут привлекательнее Ильи Муромца и Александра Невского.

Гоги заинтересованно открыл папку. Внутри были проработанные биографии вымышленных персонажей, их приключения, моральные принципы.

— Впечатляюще. Сколько времени вы на это потратили?

— Время — понятие условное, — уклончиво ответил Карим. — Главное — результат.

Он встал, подошел к книжным полкам, принялся изучать корешки томов.

— У вас хорошая библиотека, — заметил он. — Но не хватает некоторых позиций. Нужно добавить работы по психологии масс, воздействию на подсознание, семантике.

— Закажу, — пообещал Гоги.

— Не надо заказывать, — Карим повернулся к нему. — Я принесу завтра. У меня есть кое-что любопытное из специальных фондов.

Он вернулся к столу, сел, снова надел пенсе.

— Теперь о практических вопросах, — тон стал деловым. — Ваш первый крупный проект должен быть безукоризненным. Нужно показать эффективность нового подхода.

— У меня есть несколько идей…

— Забудьте о своих идеях, — резко перебил Карим. — У меня есть лучше. Полнометражная картина о молодом советском конструкторе, который создает новый тип самолета, но западные разведки пытаются украсть чертежи.

Гоги нахмурился от такого тона, но промолчал.

— Сюжет избитый, — заметил он.

— Сюжет вторичен. Главное — подача. Фильм должен быть снят так, чтобы зарубежная аудитория поверила в превосходство нашей техники, — Карим наклонился вперед. — Мы создаем не развлечение, а орудие культурной войны.

— А режиссер?

— Эйзенштейн. Если согласится, конечно.

— Эйзенштейн? — удивился Гоги. — Он же…

— Он гений. И пора его гений поставить на службу государству более результативно, — Карим встал. — Я переговорю с ним лично.

Он направился к двери, но остановился на полпути.

— Кстати, товарищ министр, у вас будет помощница. Секретарь-референт. Очень способная девушка.

— Хорошо. Когда она приступит?

— Уже приступила. Сидит в приемной, ждет распоряжений.

Карим вышел, оставив Гоги наедине с ворохом новых планов и проектов. Художник почувствовал странную смесь восхищения и беспокойства. Новый советник явно был человеком незаурядным, но его методы вызывали опасения.

Гоги подошел к окну, посмотрел на улицу. Внизу шли обычные люди — те самые граждане, сознанием которых ему предстояло управлять. Вчера это казалось благородной миссией. Сегодня, после разговора с Каримом, начинало походить на манипулирование.

— Интересно, во что я ввязался, — пробормотал он себе под нос.

За дверью послышались шаги — это возвращался Карим с новой помощницей. Гоги выпрямился, приготовился к очередному знакомству. День только начинался, а уже было ясно — скучать ему не придется.

Дверь открылась, и в кабинет вошла молодая женщина — высокая, стройная, с темными волосами, собранными в строгую прическу. За ней следовал Карим с довольным видом.

— Товарищ министр, — сказал он, — позвольте представить Анну Сергеевну Королеву. Ваша новая помощница.

Гоги замер. Королева. Такая же фамилия была у той студентки-астронома, с которой он познакомился в самом начале своего пути. Совпадение? Или нет?

— Очень приятно, — сказала девушка, протягивая руку. — Надеюсь на плодотворную работу.

Голос был приятным, профессиональным, но в глазах читалась настороженность. Гоги пожал протянутую руку и понял — его новая жизнь обещает быть еще более сложной, чем он предполагал.

— Итак, товарищи, — сказал Карим, устраиваясь в кресле, —