В тот же миг, как её ладонь едва заметно качнулась вперёд, он нанес удар.

Из его руки вырвалось чёрное пламя, свернувшее пространство, прорезавшее воздух, исказившее само течение реальности. Оно не обжигало, не разрывалось всполохами – оно пожирало всё, чего касалось, оставляя за собой пустоту.

Демоница вскрикнула – но это был не крик боли, а нечто большее. Это был крик ужаса.

Её тело не просто разрушалось. Оно исчезало.

Тьма охватила её, впилась в кожу, превратила её очертания в нечто зыбкое, неуловимое. Массивное тело, созданное для вечного наслаждения, покрылось рябью, как гладь воды под внезапным порывом ветра. Размываясь, она растекалась по алтарю, исчезая в клубах чёрного дыма. Она не истекала кровью – у неё не осталось ни тела, ни плоти, ни костей.

Толпа застыла в оцепенении, не в силах поверить в происходящее. Никто не мог осознать, что они стали свидетелями невозможного. Демоницы считались вечными, существами, не подвластными времени, боли или разрушению, их власть была абсолютной. Они не могли исчезать, но теперь перед ними разворачивалась реальность, которая рушила все, во что они верили.

Но теперь… Теперь одна из них «канула в небытие», словно её никогда не существовало.

Никто не мог поверить в это. Ни один демон, ни один раб, ни одна из сущностей, населявших Лифтаскар, не мог вообразить подобного. Они видели это своими глазами. Владычица исчезала, и её величие, следы её существования стирались с лица мира, превращаясь в пустоту.

Миркан стоял в центре этой застывшей тишины, словно скала среди бушующего, но внезапно утихшего шторма, его взгляд был твёрдым, а присутствие неизбежным.

Он не выражал ни радости, ни ликования, ни удовольствия от содеянного, а лишь внимательно наблюдал за происходящим, оставаясь безмолвным свидетелем своего поступка.

Он только стоял и смотрел, изучая последствия своего решения, не испытывая ни сожаления, ни триумфа. Она растворилась в пустоте, словно её никогда не существовало, оставив после себя лишь смутный отпечаток в сознании тех, кто стал свидетелем этого невозможного.

После короткой паузы, он отступил назад: его силуэт начал терять чёткость, словно таял в воздухе, становясь неосязаемым. Затем он растворился в пространстве, оставив после себя лишь глухое эхо разрушенного порядка.

Некоторые демоны бросились вперёд, но его больше не было среди них. Осталась только пустота, зияющая над алтарём.

Великий праздник Луны прервался. Впервые за всю историю Лифтаскара.

В этот момент Луна озарилась ослепительным багровым светом, словно реагируя на случившееся, её поверхность дрожала, а линии, напоминавшие сеть вен, расширились, заполняясь тёмным сиянием.

Её свечение стало насыщеннее, тёмные прожилки расширились, очертания сжались, будто само небесное тело отреагировало на случившееся. Её свет упал на город, и толпа невольно вздрогнула.

Лифтаскар потерял одну из своих владычиц, но это был лишь начало.

Глава 7

В подземелье, скрытом под слоями асфальта и бетона, время казалось застывшим. Здесь, в заброшенной части старого московского метро, давно не раздавался стук шагов простых прохожих, не звучали объявления диспетчера, не мелькали силуэты пассажиров, спешащих в повседневности. Подземные тоннели, некогда построенные для иных целей, теперь служили пристанищем для тех, кто предпочитал избегать дневного света.

Каменные стены зала, вырезанного в глубине старого комплекса, были гладкими, как полированное стекло, но, если присмотреться, можно было заметить, как на их поверхности проступали едва различимые символы, будто не выгравированные рукой человека, а проступившие сами, как следы чего—то чужого, древнего, оставленного в этом месте столетия назад. Их очертания казались зыбкими, менялись в зависимости от угла зрения, словно чернота гранита сама дышала.

Освещение в зале было приглушённым – мягкий лилово—синий свет, льющийся из скрытых ниш, растекался по стенам размытыми бликами, не давая ни одного резкого оттенка, лишь подчёркивая густые тени в углах. В этом свете очертания предметов казались зыбкими, будто само пространство здесь не до конца устойчиво. Стол в центре зала, высеченный из цельного куска обсидиана, отражал окружающих с легким искажением, так, что лица собравшихся приобретали чуть размытые, удлинённые очертания, словно находились в иной плоскости.

В воздухе стоял терпкий, тяжелый запах ладана, смешанный с чем—то более сладковато—гнилостным, вызывающим необъяснимое беспокойство, как если бы в помещении только что завершился ритуал, а его следы ещё витали в воздухе.

За столом сидели трое. Их силуэты не двигались, а лица застыли в выражении сосредоточенности, но в молчании ощущалась только напряжённость. Они не смотрели друг на друга, не говорили – а лишь изучали проекции, вспыхивающие в воздухе над поверхностью стола. Красные строки данных сменялись графиками, диаграммами, отчетами о последних потерях. Списки имён. Даты исчезновений. Метки мест, где обнаруживали тела.

Раймонд сидел в центре. Его пальцы, переплетённые в замке, покоились на столе, а голубые глаза оставались непроницаемыми, но во взгляде сквозила недовольная сосредоточенность. С каждым новым исчезновением, каждой новой красной меткой на экране становилось очевидным – контроль ускользает. И это злило его сильнее, чем мог бы разозлить любой физический враг.

Симеон, худощавый мужчина в чёрной рясе, слегка откинулся назад, не переставая всматриваться в колонки цифр, отражавшихся на стеклах очков. Его лицо оставалось непроницаемым, но взгляд за линзами двигался быстро, с тем характерным выражением человека, который не просто анализирует информацию, а выстраивает за ней новую картину, складывает узор из несвязанных деталей.

Аурелиус, коренастый, с массивным лбом и тяжёлыми веками, казался более расслабленным, но это была та маска, за которой скрывалось холодное внимание. В отличие от двух других, он не держал рук на столе – его пальцы плавно двигались по поверхности, словно ощупывая что—то невидимое. В его глазах не было страха, только профессиональный интерес к происходящему.

За последние два месяца их сеть понесла тридцать шесть потерь. Число, которое в норме должно было исчисляться единицами за год. Слишком много, слишком быстро.

Маятник старинных часов, стоявших у стены, отсчитывал удары, дробя молчание мерными щелчками, но никто из сидящих за столом не обращал на это внимания. Их взгляды были прикованы к экрану, где одна за другой сменялись строки отчётов.

Известные бордели Москвы, закрытые элитные клубы, точки ночного бизнеса – всё, что веками держалось в тени, всё, что так долго работало без единой ошибки, начало разрушаться. Люди исчезали – не только проститутки, но и связные, координаторы, агенты. Исчезали без следа, без шума, но с едва уловимым эхом, которое теперь било по ним, как раскат приближающейся грозы.