Еще через два дня скучного лечения мне разрешили вставать. И, разумеется, первым делом я отправился в соседнюю палату, посмотреть на Тома.

Ему досталось гораздо сильнее: первая пуля пробила насквозь одно легкое, вторая, разбившись о ребро на несколько осколков, здорово искромсала его внутренности, задела позвоночник и почку. Потребовалось две операции. Сиделка, которую приставил к нему Лу, сокрушенно качала головой и говорила, что врачи не очень-то верят, что пациент после лечения сможет вести нормальную жизнь, какая была до ранения.

Я сел рядом с ним, и долго смотрел на то, как ровно и тяжело поднимается его грудь, наполняемая кислородом из какой-то машины с мехами — как у гармошки.

— Спасибо, Том, — сказал я, зная, что он меня не слышит. — Спасибо. Держись и приходи в себя. Я тебя не оставлю. И, надеюсь, эта история с Блэком наконец-то закончилась.

Лежа на койке, я часто стал ловить себя на том, что мне больше не хочется совершать подвиги. Мне больше не хочется ни быть, ни выглядеть Павкой Корчагиным. Я чертовски устал и только сейчас стало приходить понимание — насколько. Мне требовался какой-то продолжительный отдых, иначе — и это стало абсолютно ясно — я скоро кончусь. Исчерпаю себя окончательно.

И на следующий день, когда в палате появился сочувствующий лорд-мэр Сити со своими соболезнованиями, я сказал ему сразу после ритуальных расспросов о самочувствии:

— Да, сэр Гревиль, я согласен с тем предложением, что слышал от вас пару месяцев назад.

Конец.