– Он исчез! – крик сорвался с её губ, прерывая тяжёлую тишину. – Он просто испарился! Я видела! Я всё видела!

Голос женщины дрожал: он был хриплым, надломленным, как если бы каждая фраза высекалась из её горла лезвием. Она пыталась вдохнуть, но воздух в помещении казался липким, удушающим, наполненным запахами мундиров, сигарет, старого дерева. Мир здесь был иным – спокойным, обычным, таким, каким он должен был быть, но она больше не могла в него вписаться.

Полицейский за стойкой медленно поднял брови. Он был широкоплеч, крепок, с тяжёлым лицом, на котором застыла привычка не верить в чужие истерики. Он видел подобных ей много раз – женщин, выбежавших из клубов, испуганных клиентов, заплаканных девиц в разорванных колготках. Но эта была другой. В её глазах не было привычного ужаса, страха перед мужчиной, перед побоями, перед очередной ночной разборкой. Там было нечто иное: настоящее, древнее, тот страх, который редко можно встретить у живых.

– Что? – спросил он, моргая, пытаясь уложить её слова в привычные схемы.

– Он исчез! – она шагнула к нему, сжимая кулаки, будто пыталась удержать что—то, что уже ускользало. – Просто… испарился. Там, в комнате. Он был… и его не стало.

Она знала, как это звучит. Безумие. Чистое, без примесей, без оправданий. Она сама бы не поверила в это, если бы не видела своими глазами. Если бы не чувствовала, как воздух в комнате сгущался, становился плотнее, затягивал, высасывал реальность.

Полицейский медленно выдохнул, откинувшись на спинку кресла. Он смотрел на неё с недоверием, но его опыт подсказывал ему, что здесь что—то есть. Может быть, не то, что она говорила, но нечто, что требовало внимания. Паника таких, как она, редко была наигранной. И хотя всё внутри него твердило, что это очередная ночная истерика, какой он видел уже сотни, что—то не давало ему отмахнуться.

– Сядьте, – сказал он наконец, кивнув на деревянный стул у стены. – И по порядку. Где это случилось? Кто исчез?

Она сглотнула. Её тело тряслось, как если бы холод добрался до самых костей. Ответить сразу она не могла, потому что знала: слова, которые она скажет, будут звучать нелепо. И всё же другого выбора у неё не было.

Кабинет следователя был тесным, прокуренным, с жёлтым светом настольной лампы, который делал лица в ней бледными и уставшими. По стенам тянулись пятна старой штукатурки, а на подоконнике стоял видавший виды вентилятор, лениво перегоняющий воздух, в котором витал запах дешёвого кофе, бумаги и усталости. Здесь пахло ночными дежурствами, полуразложенными делами, долгими, бессмысленными разговорами, когда преступник уже найден, а для отчётности всё ещё не хватает пары пунктов.

Женщина сидела на жёстком деревянном стуле, едва касаясь его края. Пальцы у неё дрожали, сжимая горячую кружку с остывающим кофе, но она не пила. Тёмная жидкость подрагивала от её дыхания, от тонкой, но нескончаемой дрожи, которая теперь стала частью её тела. Она знала, что сейчас они не поверят. Это было неизбежно. Они не могли поверить. Но её страх – это было нечто большее, чем простая паника, чем отчаяние человека, попавшего в беду. Он был чем—то совсем иным. Чем—то, что не умещалось в рамках этого кабинета, этой ночи, и всей этой жизни.

Следователь, мужчина лет сорока с холодными глазами и привычкой не торопиться с выводами, смотрел на неё с лёгкой скукой. Он видел сотни, тысячи таких, как она – избитых, заплаканных, пьяных, испуганных, лживых, настоящих. Она не выглядела как одна из них. Здесь было что—то другое, что—то, что даже он не мог сразу определить. Её страх не был истерическим. Он был глубоким, пронзительным, пропитывающим её с головы до ног. Так боятся люди, которые действительно видели что—то, что не должны были видеть.

Он переглянулся с напарником, молча передавая ему невидимый вопрос. Ещё одна сумасшедшая? Очередная история о таинственных клиентах, которые «пропадают», оставляя их потом разбираться с трупами в подворотнях? Или всё же что—то большее?

– Исчез во время секса? – наконец произнёс следователь, на мгновение приподняв бровь. – Ну—ну…

Его голос был выработан годами допросов – усталый, ровный, без явного осуждения, но с той долей скепсиса, которая должна была расставить всё на свои места. Он знал, как разоблачить ложь, как вынудить людей заговорить правду, как поймать их на несостыковках. Он ждал, что она сейчас начнёт путаться, что её история рассыплется, как карточный домик. Он видел это тысячи раз.

Но она не спорила. Она даже не пыталась что—то объяснить. Только крепче сжала пальцы вокруг горячей кружки, а её плечи едва заметно вздрогнули. Она словно сжалась внутрь себя, пытаясь стать меньше, спрятаться, исчезнуть. Как будто это помогло бы ей.

Следователь отложил ручку. В воздухе зазвучала знакомая ему тишина: та, что предшествует либо признанию, либо окончательной потере смысла разговора. Он уже собирался сказать что—то, подвести итог, сделать вывод – но в этот момент за его спиной резко зазвонил телефон.

Он вздрогнул и раздражённо покосился на аппарат, словно хотел не брать трубку, но что—то в этом звонке было не таким, как обычно. Он отличался. Резкий, требовательный, разрезающий пространство. Телефон продолжал звонить, и в этой настойчивости было нечто тревожное, нечто, чего он не мог проигнорировать.

Он поднял трубку:

– Да! – его голос теперь был уже не таким ленивым.

Следоватль слушал молча, не перебивая, не кивая, но в какой—то момент его бровь едва заметно дрогнула. Взгляд стал внимательнее, рука медленно легла на стол, а пальцы чуть сильнее сжались в кулак. Голос в трубке был коротким, приказным. Без лишних объяснений. Разобраться. Немедленно.

Он опустил трубку на рычаг и бросил взгляд на женщину. Впервые за весь разговор его глаза стали серьёзными.

– Значит, говорите, он исчез? – произнёс он, не скрывая теперь заинтересованности.

Она подняла взгляд. Губы её дрожали, но она ничего не сказала. Только кивнула. И в этом молчаливом кивке было что—то, от чего даже опытный следователь вдруг почувствовал, как внутри что—то нехорошо сжалось.

Глава 2

Маленький двухэтажный особняк затерялся среди современных зданий в самом центре Москвы. С первого взгляда он ничем не выделялся: скромный фасад, тёмные окна, строгие линии, лишённые какой—либо декоративности. Он выглядел так, будто существовал всегда: не бросался в глаза, не привлекал внимания. Проходя мимо, случайные прохожие не задумывались, что скрывается за его