Рядом, на единственном стуле, сидел её муж, Борис. Мужик лет сорока, полуголый, в одних заляпанных кровью семейных трусах. Его тучное, обвисшее тело было покрыто потускневшими, синеватыми татуировками — якоря, черепа, надписи, — которые когда-то, наверное, должны были означать что-то важное. Сейчас он просто тяжело дышал, уставившись в пол, а на его плечах и груди красовались свежие царапины и подтёки запёкшейся крови.

У пепельно-серой стены, прислонившись к ней, стоял Леонид. Он был помоложе и подтянутее Бориса, но вид имел не менее жалкий. На нём были только рваные треники, также в бурых пятнах. Его торс, также покрытый татухами (какая-то гражданская, не тюремная, абстракция со змеями), он был исцарапан тоже. Он смотрел на Машу усталым, покорным взглядом человека, который уже навоевался и хочет только одного — чтобы это поскорее кончилось.

— Какразовы, Мария и Борис, вы что это, объяснения мне не принесли⁈ По факту драки. Я пришёл за ними, — начал я.

— А пока вы там прохлаждались, меня, между прочим, тут чуть не изнасиловали! — выдала Мария, её голос был резким и театральным.

— Это как? — спросил я. — Сняли штаны и отказались от своих действий в последний момент? И именно этим вы недовольны? В «02» зачем звонили?

— Потому что наша полиция нас не бережёт! — выдала Какразова.

— Смотрите, вы будете писать заявление о «почти изнасиловании»? — спросил я.

— Я буду, — заявила она.

— Ну, поехали, я вас до РОВД довезу. Уже определились, кто пытался вас «почти изнасиловать»?

— Все. И даже муж мой! — рьяно воскликнула она.

— Отлично, поехали!

— Я никуда не поеду, примите заявление сейчас! — манерно, почти что приказала она.

— Заявление принимает дежурный по РОВД. Сейчас свяжусь с ним. Курган, 322-му? — вызвал я.

— Да? — ответил Курган.

— У нас есть бланки для заявлений о «почти изнасилованиях»? — спросил я, — а-то Мария не уверена, что её почти изнасиловали, но точно знает, что все.

— 322, Кургану. Скажи этой барышне, что если она еще раз сюда позвонит, я её по статье «хулиганство» проведу. И всем, кто там у неё в кандидатах на насильников, скажи, что могут на неё писать за заведомо ложные показания, часть вторая статьи 307 УК РФ, так как она их под тяжкое преступление подвести хочет. Как понял?

— Мария Геннадьевна, как поняли? — уточнил я.

Она хмуро сидела и зло смотрела на меня, скрестив ногу на ногу и нервно тряся верхней ногой.

— Ну, похоже, молчание — знак согласия, — проговорил я и, вызвав Курган, добавил: — Никто тут никого не насилует, и никто не пытался.

— Объяснение возьми с мадмуазели, не захочет давать — вези её сюда, не захочет ехать — применяй спецсредства и физическую силу, будем по 19.3 проводить через неповиновение!!! — прокричал дежурный.

— Короче, расклад такой: либо пишете объяснение, Мария Геннадьевна, что никто вас не насиловал и вам всё приснилось ввиду алкогольной фантазии, либо едете со мной далеко и надолго. Решайте прямо сейчас.

— И что? Твою женщину в тюрьму собираются везти, а ты, Боря, просто так смотреть будешь? — ткнула она локтем своего мужа.

— Да пошла ты на хуй! Я с тобой завтра же разведусь! — выпалил муж и, встав, вышел из квартиры.

— Я хочу написать заявление! — потребовала она у меня.

— По факту чего? — спросил я.

— Меня только что послали на хуй!

— Могу вас в РОВД отвезти, там и напишете. Правда, дежурный будет не рад вас видеть.

— Машка, — проговорил Леонид, — да подпиши ты, и дальше пойдём отдыхать.

— Хорошо, я согласна! — снизошла она после некоторой паузы, видимо взвесив все «за» и «против».

Я уезжал оттуда с полным ощущением, что нырнул куда-то не туда, зашёл не в ту дверь, как подсказал мне память Кузнецова. Но на руках у меня было три объяснения: от Фёдора по факту массовой драки, от Марии по факту драки за её руку и сердце, и от Марии же, что по факту звонка и заявления об изнасиловании она может пояснить, что всё озвученное ей же и приснилось, и что ни к кому из фигурантов драки и отдыхающих с ней мужчин и женщин претензий не имеет.

Жулик Юра на заднем сидении спал. Стажёр Бахматский вёл машину, хотя его глаза уже слипались.

Прибыв в РОВД, я наконец-то отдал Юрия из рук в руки дежурному.

— Сержант, у тебя чё жулик такой пьяный? — спросил лысоватый капитан.

— Он живёт по принципу: Украл, выпил, в тюрьму — 158 же. — ответил я, протягивая капитану объяснения с драки, взамен получив штамп и подпись дежурного на рапорте. Я уже собирался уходить, как мне задали вопрос:

— Боец, а ты чё такой мокрый⁈

И я, улыбаясь, повернулся к дежурному РОВД, лысоватому капитану, и произнёс:

— Это слёзы насильников Марии Геннадьевны, которых вы сегодня спасли от посадки. Они обнимали меня и плакали.

— Тебе бы помыться, а то от тебя несёт, словно ты в притоне был, — покачал головой капитан-очевидность.

«Что вы, товарищ капитан, образцовая квартира была, только по Булгакову тесноватая. Поэтому и ебутся там на каждом углу все со всеми. Или уже все с Машей… Я не разобрался», — подумал я и, понимая, что наш диалог как-то не клеится, просто произнёс: — Есть, помыться.

Уже через три минуты мы въехали на тёмную парковку за зданием Кировского ОВО, поморгав дальним светом дремлющему бойцу на КПП. Я, всё ещё мокрый изнутри и в засохшей крови снаружи, вошёл в дежурку, оставив водителя в машине, взяв рацию и бумаги.

Дежурный старший лейтенант Ягодин, поднял голову от мониторов когда я постучал в бронестекло. Увидев меня, он поднял брови вверх, и встав открыл мне дверь. Его взгляд скользил по моим пропитанным кровью и водой рукавам, по пятнам на разгрузке, по моему лицу слегка улыбающемуся.

— Ты… это… с поля боя, что ли? — наконец выдавил он, отодвигая стул. — Докладывай.

— Сдаю акт-заявку обследования объекта, — произнёс я, кладя на стол бумагу. — Квартира готовая хоть завтра к установке сигнализации.

Ягодин машинально взял бумагу, пробежал глазами адрес, и брови его поползли на лоб уже по-другому.

— Степановка, А что то адрес больно знакомый… Это ж точка,