— Уже прощаешься? — спрашивала жена. — Пусть мне ничего не говорили, но я же видела, что происходит что-то неправильное, и ты приехал… Только вчера реляция дошла до Петербурга, что твоя армия взяла Очак, Хаджибей. Утром газеты разразились хвалебной статьёй про тебя… А ты здесь. Во дворце что-то? С Анной Леопольдовной все в порядке?
— Все хорошо, — говорил я, целуя руки Юле.
Я не мог сказать жене, что мне действительно нужно идти. Складывалось какое-то ощущение, будто бы я предаю.
— Да вижу я, Саша, что идти тебе надо. А мне отдохнуть. Ну ты же ко мне придёшь вечером или завтра?
— Господин Шульц был столь любезен, что предоставил мне комнату для жизни в лечебнице, — сказал я. — Я прибуду в ночи, утром встретимся, любимая.
— Зная тебя, у господина Шульца явно не было выбора, — рассмеялась Юля.
А потом уже смеялся и я. Но дела, действительно, были неотложными. История учит, что если уделять внимание только решением семейных вопросов, то тогда начинаются проблемы по всем другим направлениям жизни. Правда, это правило работает и в обратную сторону. Надеюсь, что какую-то золотую середину я всё-таки нашёл, и сейчас, чтобы решить другие дела, мне нужно поспешать.
— Государыня в Царском Селе? — выходя из палаты жены, совсем другим, резким тоном спрашивал я у Фролова.
— Так точно, ваше превосходительство, — рапортовал он.
И уже скоро я мчался в Царское Село. Забралась же престолоблюстительница от проблем подальше, закрылась, мол, не при делах.
— Сударь, вы готовы? — спрашивал я у Генриха Мюнца, который ехал вместе со мной в карете.
— Уже готов, ваше превосходительство, — не столь обречённым тоном, как ранее, отвечал мне немец.
Мы мчались так, что был риск загнать даже тех добрых лошадей, которые были шестёркой запряжены в карету. Наверное, если бы кто-то фиксировал рекорды передвижения, то явно заинтересовался бы тем, как скоро мы добрались до Царского Села.
— Её Великое Высочество не принимает! — сказал мне ливрейный лакей, когда я уже вступал на крыльцо дворца в Царском Селе.
Пока ещё на крыльцо старого дворца, хотя рядом развернулось грандиозная стройка. Чем она недовольна? Почему интриги плетет? Зимний дворец заложили, резиденцию в Царском Селе перестраивают, причём так, что хоть сюда столицу переноси. Денег у нее хватает и на самые большие глупости, Петр Шувалов не отказывает в финансировании. Но Елизавете нужно было ещё власти.
— А ну, пошёл вон! — сказал я, перехватывая руку лакея и отталкивая его в сторону.
— Ваше превосходительство… — неуверенно перегородил мне дорогу знакомый по сражениям в Крыму уже секунд-майор.
А тогда был всего лишь капитаном. Все те, кто рядом со мной — необычайно быстро идут в гору. Порой можно десятилетиями ждать нового чина, а тут практически все те, кого я видел и с кем рядом воевал, или же с кем имел хорошее общение, все эти люди поднялись на один, а некоторые так и на два чина вверх.
— Секунд-майор, сообщите Её Великому Высочеству, что я намерен сегодня с ней переговорить. А если она разговаривать не будет, то я найду, с кем поговорить и без нее… Вот так и передайте! — сказал я.
Ещё раньше, когда я был в больнице, отправил Ивана Тарасовича Подобайлова к Елизавете. Предполагалось, что он подготовит почву для моей аудиенции. По крайней мере, предупредит Елизавету, чтобы она меня приняла. Ну и как-то задобрит, помнет бока ей что ли.
Однако… Ивана не приняли в Царском Селе. Мало того, престолоблюстительница повелела ему отправляться в Петербург и ждать дальнейших её указаний. Мол, вернулся он не по её воле, она-то думала, что он воевать будет. Оттуда он возвращается, а у Елизаветы, как я уже знал, сразу два любовника.
Когда я начинал терять терпение, предполагал силой ворваться в покои Елизаветы Петровны, всё-таки пришёл секунд-майор и сообщил, что государыня ждёт меня, но попросила лишь только некоторое время, чтобы она смогла одеться. Как будто бы я её не видел в обнажённом виде. Да я видел такие виды Елизаветы, что и не каждый её любовник смог бы похвастаться.
Не хочет принимать меня полураздетой, как других? Понимает, что это на меня не подействует, а, напротив, может вызвать гнев. Ну или иронию.
Ещё полчаса прошло. Правда, каждые пять минут выходила Мавра Егорьевна и сообщала, что Елизавета одевается, а потом я всё-таки увидел её…
— Ваше Великое Высочество, — сказал я и изобразил необходимый поклон. — Вот, прибыл спасать тебя, матушка. Мужи державные воду мутят, да тебя, золотую рыбку, подставляют. Али ты всё-таки возжелала смерти Анны Леопольдовны и взять всю власть себе?
Елизавета была ошарашена моим напором и, как рыбка, выброшенная на берег, открывала и закрывала рот. Ещё и постукивала ногой от негодования, словно бы хвостом рыба. Или как кошка, когда нервничает, машет своим хвостом.
— А ну, пошли все вон! — выкрикнула Елизавета, прогоняя своих слуг и гвардейцев, что находились в её комнате, наверное, охраняли от меня.
Я дождался, когда уйдут все, подошёл к Лизе, взял её за руку, посадил в кресло, сам же сел рядом. Одетая, причесанная, с мушкой на груди и на щеке.
Но ведь она явно старалась ради меня, декольте в наряде такое, что невольно смотришь и только гадаешь, когда именно выпадут груди из такого платья. Была одета в белоснежное одеяние, по которому тонкими линиями блистала золотая вышивка. Очень дорогое платье. Но как женщина Елизавета меня уже перестала интересовать.
— Лиза, а я ведь знаю, что ты приказала Остерману меня убить. У меня есть свидетель, есть один из тех убийц, которые поджидали меня в Воронеже, и которых с трудом, но одолели мои люди…
— Я? Саша, я здесь ни при чём! — с вызовом сказала Елизавета. — И кто дал тебе право так со мной разговаривать? Кто позволил тебе называть меня Лизой?
— Тот наш долгий забег любовный. Вспомнила? Он дал мне дозволение. Ты была моей, — я усмехнулся. — А ведь я мог и не поставить тебя во главе России. Хотел всем сёстрам по серьгам раздать, а теперь понимаю, что каких-то сестёр можно было бы и пожертвовать у алтаря Российского Престола. Как думаешь, Лиза, может, мне
