Я кивнул, вставая, проследовал за ним в коридор и, подойдя к судье, остановившемуся у зарешёченного окна возле лестницы на второй этаж, приготовился слушать.

— Ещё в субботу я по просьбе Дяди Миши вытаскиваю тебя из тюрьмы, а уже во вторник ты ловишь моего сына и заливаешь его газом, — холодно произнёс он.

— Их было пятеро, я был один, объявлен был план «Перехват». Если бы я был уверен, что именно он сбил человека и сбил умышленно, то я бы мог использовать оружие: приведя его в боевую готовность, я бы обозначил границы, за которые подозреваемым нельзя переходить, скомандовал бы лечь на землю, руки за спину. И представьте, что было бы, если бы ваш сын проигнорировал неоднократные законные требования сотрудника полиции или, например, сократил указанное расстояние и попытался прикоснуться к оружию?

— То я бы тебя распял. Несмотря на то, что тебе благоволит генерал Медведев. — холодно прошипел судья.

— Выбирая между оружием и газом, я выбрал газ, хотя и рисковал. Или вы не считаете, что за сбитие инспектора ГАИ людей надо наказывать? — продолжил я.

— Номера в ориентировке не было, это означает, что неизвестно, какой именно «Ленд Крузер» сбил сотрудника, — начал он струю песню про зыбкость будущих обвинений.

— Если бы на той трассе был ещё один «Курзак», я бы и его задержал. Вы уж извините, но по ряду признаков я могу полагать, что именно ваш сын и есть преступник. И таких надо воспитывать.

— А давайте, товарищ младший сержант, я буду сам решать, как воспитывать своего сына⁈ — надавил он.

— Давайте. Но, по-моему, у вас уже не получилось. Да хер с ним. Допустим, вы договоритесь с ГАИ, и сопоставление вмятин от сбития, частиц на форме сотрудника и бампере машины чудесным образом не совпадёт. Допустим, вы протолкнёте, что там был кто-то третий…

(хотя, судя по количеству, уже шестой), — подумалось мне.

…допустим, поведение и угрозы вашего сына в мой адрес спишете на аффект от похищения его и его товарищей неустановленным лицом, допустим, что он отделается административкой и лишением прав. Но вы, товарищ судья, и я знаем, что завтра его возьмёт кто-то покруче и уже не косвенно, а с реальными вещами, например, с тем же «весом». Я, кстати, уверен, что он и сейчас под кайфом, потому как алкашкой от них не пахнет, а адекваты так себя не ведут. Я к тому, что ваша проблема не во мне — на моём месте мог быть кто угодно, ваша проблема в нём, — закончил я.

— Я тебя услышал, — выдохнул судья. Я был во всём прав. — Делайте свою работу, а я сделаю так, как и должен поступить любой отец.

О том, что отец должен своих чад воспитывать, я судье не сказал. Но вот какая новость: судья знал Дядю Мишу и по его просьбе освободил меня от бремени долгого сидения в камере в ожидании всех этих судов и экспертиз по расследованию моего дела. Это наталкивало на мысль, что я зачислен в игру власть имущих: условно Зубчихинские против условно Правоохранительных.

Ну, правда, откуда тогда берутся те пачки денег, которые мне сыплют в каждом из конвертов с заданием, вряд ли ФСБ выделяет их по всем документам, значит, есть какой-то ресурс на ликвидаторов типа меня и, соответственно, аппарат, который направляет этих ликвидаторов. Кто бы мог это всё организовать? Явно бывшие служители закона, у которых власть и деньги, но нет должного контроля ввиду негибкости законов.

У меня мелькнула страшная мысль: а что если этот самый судья и подобные ему сидят и координируют, кого убрать, а кому сжечь машину, где кто будет работать?

«Да ну, бред!» — осадил я себя и пошёл обратно в комнату разборов.

В любом случае, передав мажоров дежурному, а тот, отправив их на второй этаж, мы убыли из РОВД. Я вышел на крыльцо, где стоял Димокрик, тут пахло сигаретным дымом и свежестью, накрапывал тёплый августовский дождь, — вот и хорошо, прибьёт пыль и пух.

— О чём говорили с судьёй? — спросил меня взводный.

— Он интересовался подробностями, как вёл себя его сын в этой ситуации.

— Походу, вся эта «война» ради административного протокола. Если честно, я бы дал своему сыну посидеть пару месяцев, ну чтоб одумался, — проговорил взводный, — а то «Крузака» ему купили, а мозгов не купили.

— Мозги — дороже просто, — выдохнул я.

— Вероятно. Ладно, давай в район.

— Есть, в район. — ответил я.

И, сев в машину, я информировал дежурного, что выдвигаюсь в свой квадрат с РОВД.

Вроде как уже отлично поработали на сегодня, но дела всё накапливались: не изъятый спирт, не подписанные листки уведомлений об услугах ОВО, хотя если АППГ ложится на весь отдел, то очевидно, что спирт и акты объектов должны по-хорошему нести менее занятые смены. А с мажорами на джипе, неприятная конечно ситуация, но зато я знаю фамилию Дяди Миши — Медведев.

И рация снова заговорила голосом дежурного по РОВД: — Всем экипажам, звонок через «02»: во дворе по улице Ленина, 25, происходит массовая драка с применением подручных средств. Кто свободен?

— 322, Казанке, — вызвал нас дежурный ОВО.

— Да? — спросил я.

— Чем занят?

— Акты и спирт, — ответил я, точно зная, что на массовые драки не надо приезжать вначале.

На массовые драки надо приезжать собирать заявления с потерпевших и задерживать подозреваемых. То есть надо дать людям подраться, чтобы не быть между ними забором. Иногда мне, кстати, казалось, что в этом мире зря запретили дуэли. Когда два благородных, или не очень, мужчины (или не два), берут в руки оружие и в присутствии секундантов и кареты скорой помощи начинают выбивать из друг друга дурь, вырезать, отстреливать, что называется, нужное — подчеркнуть. Люди были бы повежливее и негодяев стало бы мешьне

— За тобой косяк сегодня по затяжному обеду, поэтому принимай адрес! — продолжил дежурный ОВО, перешедший в радиоэфире на сленг, понятное дело — вечереет и накапливается усталость.

— Курган, 322, — позвал я.

— Да? — ответил Курган.

— Могу проехать, с вашего позволения. Дайте кого-нибудь ещё, у меня стажёр за рулём, без оружия.

— Ты один, походу свободный. Доложи, как прибудешь, — ответил мне Курган.

«Вот и расплата за спирт», — подумал я, указывая жестом Бахматскому ехать по адресу.

Двор дома по Ленина, 25 открылся нам картиной сюрреалистического театра абсурда. Двухэтажный, зелёный, деревянный, свежепокрашенный, с белыми резными наличниками, представлял из себя предмет Златоводского зодчества, но