— Угу, — неискренне поддакнул я.

Совсем нет желания принимать гостей у себя в доме. Особенно гусар. Они припрутся, набухаются, бардак будет… а у меня из слуг — только ленивый Тимоха.

— Барин, есть разговор. У нас тут… — попытался схватить меня за рукав конюх, как только мы зашли во двор дома. При этом морда у Тимохи была таинственная.

— Потом, потом, — невежливо пихнул я ару и заторопился за дом.

А спешил я в гордость своей хозяйской предусмотрительности — в новенький отхожий домик.

«О! Уже и дверь есть. Отлично!» — подумал я с воодушевлением и рванул створку на себя…

— Ой! — пискнул оттуда вроде как знакомый женский голос.

А дверь — ни с места. Надо полагать, на замок закрыта изнутри.

Чёрт! Сортир-то занят!

Глава 21

— Пардон! — громко сказал я и стал оглядывать участок… на случай того, если мадемуазель Жозефина, а это без сомнений она, решит задержаться в новых хоромах. Вон там, за сливой, к примеру… вполне уединённое местечко.

Попутно размышляю: одна она пришла, или с поручением от Амалии? А может, и сама Амалия в доме ждёт?

В этот момент дверь открывается, и из нашего свежеструганного отхожего домика легко и непринуждённо выходит Жозефина — гувернантка и доверенное лицо моей экзальтированной пассии.

— Алексей, право же… какая неловкая встреча, — несколько смущенно произнесла она на родном языке. — Неужели вы поджидали меня?

— Да это всё слуга мой, мерзавец. Не уведомил о визите! — отвечаю я по-русски.

— Пороть его стоило бы, ей-богу… А я вас в доме буду ждать. Дело есть — важное.

И, изящно приподняв полы своего длинного и чересчур вычурного платья, она удалилась, оставив меня на солнцепёке с вопросами и догадками.

А между прочим, все твердят, что пороть Тимоху надо! И квартальный, и даже Евстигней, хоть человек просвещённый, тоже удивился — мол, где дисциплина, барин?

Пороть, конечно, не стану — не по совести это. Всё же ара молодец: и за туалетом проследил, и Миколу, криворукого плотника, в тонусе держал, и вообще — по хозяйству при деле. Наглый — это да, но руки растут откуда надо, и голова соображает.

Но вот вольную — пожалуй, дам. Официально. Чтобы у окружающих вопросов не возникало. Дескать, не крепостной он, а вольнонаёмный. А коли уж хамит — так по собственному почину, а не потому что «барин слаб».

Нет, я не наивный — знаю, не слезет Тимоха с моей шеи. Да и небольшой от него материальный ущерб. Больше репутационный — постоянно позорит барина дерзким видом и балабольством. И как вот отучить его фамильярничать — ума не приложу.

Выхожу довольный. Сортир — конфетка! Надо бы ещё умывальник пристроить сбоку. Рукомойник, кувшин, мыло… Ковид, будь он неладен, приучил к гигиене. Без мытья рук ты уже и не человек вроде. Противно.

— Лексеич, куда так рванул? Клапан надавило? — подначивает Тимоха, стоя при полном параде у крыльца. Даже сапоги почистил.

— Пришла, говорит — срочное дело, — шепчет он заговорщицки.— По щеке меня потрепала… А ничего так фифа! Сейчас в твоей комнате ожидает. Ещё спросила, нет ли у нас рояля. Издевается, видать.

— Молодец, Тимоха, с нужником хорошо вышло. Толково. Как гусь? — я сразу перешел к важному.

— Да в печи он. Кожица сверху уже подрумянилась… А ножичек у тебя что, новый, да? Дай гляну!

— Потом, потом… Иди там подай чай нам, что ли. Других слуг ведь нет… Мне, кстати, опять посоветовали тебя пороть. Все говорят — больно дерзок ты.

— Да пошла она лесом, — оскорбился ара. — Сама кто такая? Служанка. А гонору, как у княгини какой-нибудь. Тьфу! У самой платочек с заплаткой — сам видел.

А в моей комнате — картина занятная: Евстигней стоит у окна, красный, как варёный рак, а Жозефина смеётся, прикрыв рот ладошкой, как благовоспитанная девица. На кровать, слава Богу, не уселись — значит, хоть нормы приличия соблюдены. Интересно, чем это она моего нового жильца в краску вогнала? Шутками или комплиментами?

Евстигней, хоть и хвастался, что он-де ходок знатный и спец по дамской части, — на матёрого ловеласа, по правде сказать, никак не тянет. А Жозефина — что и говорить, красотка! А уж фигура… Вот как оно получается в этом времени: вроде и одежды на даме много и платье длиннющее с кучей всевозможных рюшей и оборок, а все прелести женского тела открыты взору? Фантастика!

— Mon ami, vous pouvez nous laisser? — журчаще просит Жозефина у Евстигнея с тем самым выражением лица, что означает: месье, момент интимный, не мешайте большим людям говорить о серьёзном. Похоже, и впрямь какой-то секрет хочет рассказать.

— Друг мой, ступай на второй этаж, — киваю я Евстигнею. — Лестница — из кухни. Там комнатка твоя будущая, сам увидишь.

Сказал доброжелательно, но тоном, не терпящим обсуждений. Ушёл — и слава Богу.

— Так он будет у тебя жить? — интересуется Жозефина. — Интересный мальчик. Умный. Я таких люблю.

Любит она… да на здоровье! Только при чём тут я? Сама-то зачем пожаловала в наш скромный уголок? Пощипать за щёчку моего слугу?

— А пришла я со срочным делом, — начинает Жозефина. — Не платят мне за него, конечно… но отказать Амалии не смогла.

Сказала это и уставилась на меня испытующе. Ждёт, как отреагирую.

— Извольте, — делаю приглашающий жест. — расскажите, что за просьба. А насчёт оплаты не беспокойтесь — я благодарным быть умею.

— Амалию сватают, Алексей. Жених — человек серьёзный, бывший чиновник из Петербурга. Лет ему… немного для чина такого — сорока ещё нет, — сообщает гувернантка.

— Кто таков? И «серьёзный» — это какой? — стало любопытно мне.

— Статский советник. Два года назад подал в отставку из Министерства иностранных дел. Теперь главный редактор литературного журнала. Собственно, на вечере у госпожи Хитрово он и был. С вами беседовал. Там, кстати, Амалию и заприметил.

— Помню… помню, некто Свиньин. Из Петербурга один редактор и был. «Отечественные записки», если не ошибаюсь?

— У вас, Алексей, потрясающая память! — искренне удивляется гостья.

— Ну человек он не бедный, заслуженный, фамилия конечно подкачала да и сам… — рассуждаю я вслух, а про себя думаю: какого чёрта Амалия выкаблучивается? Достойная же кандидатура.

— Похож на свою