Кутугай снова сел на ковер, скрестив ноги. Власть — это не только сила, это умение использовать чужую силу в своих целях. Кучум этого не понял, потому и погиб. Но Кутугай умнее. Он выживет в этой игре, даже если для этого придется стравить между собой всех — русских, бухарцев, остяков и вогулов, небеса и подземный мир.

Писец вошел в юрту, неся письменные принадлежности. Кутугай начал диктовать, тщательно подбирая слова. Каждая фраза должна иметь двойной смысл, каждый намек — бить точно в цель. Это его война. Война не мечей, но умов. И в этой войне у него очень хорошие шансы на победу.

* * *

Я шел вдоль северной стены тобольского острога, проводя ладонью по гладко отесанным бревнам лиственницы. Смола еще местами выступала янтарными каплями, источая терпкий запах свежей древесины. Месяц работы — и вот она, маленькая крепость на стрелке между Иртышом и Тоболом. Я остановился, оглядывая результат наших трудов, и не мог сдержать довольной улыбки.

Стены поднимались на добрых три сажени в высоту — шесть метров крепкой сибирской лиственницы, слегка заостренной сверху. Я помнил, как мы валили эти деревья в тайге, как волокли их к месту стройки, как вкапывали в землю.

Я дошел до башни и поднялся по лестнице наверх. Девять метров высоты — отсюда вся округа как на ладони. В каждой башне мы установили по паре пушек. Железные жерла поблескивали в лучах осеннего солнца, направленные в разные стороны для кругового обстрела.

С высоты башни весь острог был виден как на ладони — правильный квадрат со стороной в полторы сотни метров. Шестьсот метров периметра крепких стен, четыре мощные башни по углам, выступающие вперед для флангового огня. В Кашлыке было все гораздо проще, примитивнее и не так надежно. А здесь все по уму, по правилам фортификации.

Внутри острога кипела жизнь. Дымили трубы кузниц. Рядом располагалась плотницкая мастерская. Дальше тянулись склады — длинные приземистые срубы с толстыми стенами и маленькими окошками под самой крышей. В них хранились наши запасы пороха, свинца, продовольствия. Отдельно стояли соляные амбары.

Жилые избы теснились в восточной части острога, поближе к реке.

Я спустился с башни и направился к воротам. Массивные створки из трех слоев толстых досок, скрепленных железными полосами крест-накрест. Петли я ковал сам — каждая весом в два пуда, из лучшего железа, что удалось выплавить. Обычные петли с трудом бы выдержали вес таких ворот, а эти будут служить десятилетиями.

Нас тут семьдесят человек гарнизона — вроде и немало для такого острога. Каждый казак стоил десятков врагов, находясь за крепкими стенами. Но если татары соберут действительно большое войско, как в прошлом году… Четыреста человек у Ермака на два поселения — это очень мало. В Кашлыке осталось триста с лишним, здесь семьдесят. Силы распылены.

Я подошел к пороховому погребу — особо укрепленному срубу с двойными стенами, засыпанными землей. Порох — наше главное преимущество, его надо охранять, хотя и он не всесилен.

Солнце уже клонилось к закату, окрашивая стены острога в золотистый цвет. Я поднялся на стену по лестнице и встал на боевой площадке, глядя на слияние двух огромных сибирских рек. Здесь, на этом месте, вырастет большой город — я знал это точно. Торговый путь из Руси в Азию, административный центр всей Сибири. Но пока — только маленький острог, наш форпост в бескрайней тайге.

Снизу донесся запах еды — в пекарне готовили ужин для гарнизона. Жизнь в остроге входила в свою колею, обретала ритм и порядок.

Я еще раз окинул взглядом наше творение. Хорошая работа. Прочная маленькая крепость, которую так просто теперь не возьмешь. Правильные стены, мощные башни, надежные ворота. Есть запасы, есть мастерские, есть порох и пушки. Если татары придут небольшим отрядом — отобьемся вообще без потерь. А потом, даст Бог, укрепимся еще больше.

Глава 17

Абдулла-хан II медленно расхаживал по своему приемному залу в бухарском дворце, его мягкие сафьяновые туфли беззвучно ступали по узорчатым коврам из Герата. Помещение, которое называли «диван-хана», представляло собой просторную комнату с высокими сводчатыми потолками, украшенными изразцами бирюзового и золотого цветов. Через решетчатые окна проникал мягкий утренний свет, создавая причудливые тени на полу.

Эмир остановился у низкого резного столика из орехового дерева, на котором лежали два свитка, запечатанные воском. Он взял первое письмо, сломал печать и развернул послание от Мир Аслана, своего посла в Сибирь. Глаза эмира быстро пробегали по строкам, написанным четким арабским почерком.

«Великому эмиру Бухары, повелителю правоверных, да продлит Аллах его дни, — начиналось письмо. — Спешу сообщить вашему величеству о событиях великой важности. Хан Кучум, правитель Сибирского юрта, после лечения нашим уважаемым доктором, скончался от ран, полученных в битве с казаками. На престол возведен его малолетний сын Канай, которому едва исполнилось тринадцать лет. Но правителем стал мурза Кутугай, объявивший себя наставником при молодом хане».

Абдулла-хан улыбнулся, продолжая читать. Мир Аслан написал, что Кутугай признал власть эмира Бухары над ним. «Но будьте осторожны с этим человеком, о мудрейший из правителей, — предупреждал посол. — Кутугай обладает острым умом и змеиной хитростью. Он говорит одно, думает другое, а делает третье. Его преданность продлится ровно столько, сколько ему будет выгодно».

Эмир отложил первое письмо и взял второе. Печать на нем была незнакомой — изображение волчьей головы с оскаленной пастью. Развернув свиток, он увидел размашистый почерк самого Кутугая.

«Великому и могущественному эмиру Абдулле-хану, защитнику веры и покровителю всех мусульман, — писал новый регент Сибири. — Я прошу о помощи в час великой нужды. Проклятый гяур Ермак со своими казаками опустошает наши земли. У нас нет пушек и пороха, чтобы дать ему достойный отпор. Знатные мурзы смотрят на меня косо, видя мою слабость. Среди них зреет заговор — они хотят посадить на трон другого, того, кто откажется от союза с Бухарой и попытается искать поддержки у ногайцев или даже у московского царя. Только ваша помощь, о светлейший, может укрепить мое положение и сохранить Сибирь в истинной вере».

Абдулла-хан несколько раз перечитал оба письма, затем подошел к окну и долго смотрел на минареты Бухары, возвышавшиеся над городом. Его мысли работали быстро, просчитывая варианты. Сибирь с ее пушниной была слишком важна, чтобы упустить контроль над ней. Но полагаться только на Кутугая было опасно — Мир Аслан прав в своих предостережениях.

Эмир