— Мама? Напилась? Ну ты даешь, — Света снова хихикнула. Но тут же переключилась на вернувшуюся из ванной Таню: — Иди в детскую, я накормлю папу и помогу тебе расчесать волосы.

— Свет, ну что, я маленький, что ли? Сам поесть не смогу? И потом, как приехал, плотно пообедал. Бутерброд сделаю — на ужин мне хватит. Давай иди, разберись с прическами и возвращайся. Поговорить надо. Я пока чайник поставлю.

Чайник уже закипел, а Светлана все еще разбиралась с дочками. Я нарезал сыр, докторскую колбасу, достал из хлебницы батон. Заварил чай, насыпав в фарфоровый чайничек щедрую порцию заварки из пачки со слоном. Поставил на стол чашки, блюдца. Сидел у накрытого стола, откинувшись спиной к стене. Яркие занавески на окнах создавали уют, на стене тикали часы, аромат индийского чая витал в воздухе. Было слышно, как в зале причитает теща, а в детской жена воспитывает дочерей. За окном заорал придурошно чей-то кот, потом залилась тявканьем мелкая собачонка. Все хорошо, все спокойно. Нормальная жизнь обычного советского человека.

— Теперь расскажи, с какого перепугу ты собралась выходить на работу? — спросил я Свету, когда она, наконец, устроилась напротив меня с чашкой чая. — Тебе что, денег не хватает?

Она поставила на стол чашку, обхватила ее ладонями и помолчала, разглядывая, как плавают чаинки в темном напитке. Потом подняла взгляд и, посмотрев на меня серьезно, попросила:

— Ты только правильно пойми меня, Володя. Дело совсем не в деньгах. Я когда думала, что умру, мне так больно было. Что ты останешься один, что девочки будут расти без меня, и я не увижу, как они взрослеют. Что жизнь кончилась. А потом я выздоровела. Понимаю, что это чудо. Но теперь мне хочется жить, на всю катушку. Чтобы у меня все было — и семья, и люди вокруг, и работа интересная. Ты понимаешь? А тут чертежница была нужна, в НИИ. Мне подруга рассказала. Я пошла и так боялась, что меня не возьмут. А меня взяли!

Я улыбнулся. И уж точно понимал ее. Кому, как не мне, знать, как остро чувствуешь жизнь, когда ты был уже уверен, что умер?

Вечер незаметно перетек в ночь. Я лежал, обнимая жену, и думал о том, насколько невнимателен человек, с головой погрузившийся в рутину и бытовуху. Для того, чтобы по-настоящему ценить то, что имеешь, это нужно потерять. Или почти потерять. Только тогда начинаешь замечать детали и радоваться мелочам.

Утром я ехал на работу в отличном настроении. Принял смену, проверил посты, ознакомился со всеми мероприятиями и заседаниями, которые предстояло посетить Генсеку на следующей неделе. Ничто не предвещало беды, но в десять утра меня вызвал к себе Рябенко.

— Проходи, Володя, садись. Тут возник очень щекотливый вопрос… Вот, читай, — генерал положил передо мной лист бумаги, исписанный рваным, съезжающим вниз со строчек, почерком. — Вслух читай.

— В партком Комитета государственной безопасности СССР от Климушкиной Нонны Генадиевны. Заявление, — я вопросительно посмотрел на Рябенко и поинтересовался:

— Кто такая эта Климушкина?

— Ты читай, читай, — отмахнулся от вопроса Александр Яковлевич. — Там дальше такие перлы!

— Уважаемые товарищи, довожу до вашего сведения, что ваш сотрудник Медведев В. Т. разлагается в быту с медсестрой Симакиной Алевтиной. По существу заявленного могу пояснить, что мой сын и ваш сотрудник Климушкин Василий Сергеевич, имея серьезные намерения в отношении вышеупомянутой Алевтины, попросил меня посватать ее за себя. Что мы и сделали, прибыв по новому адресу Симакиной с самыми серьезными намерениями. В квартире нам открыл дверь Медведев В. Т. и, обозвав моего сына петухом, а меня фельдфебелем, Медведев угрозами уволить моего сына из органов, сорвал процедуру сватовства в целях создания крепкой советской семьи, ячейки нашего социалистического общества. Спрашивается, что мог делать в рабочее время вышеупомянутый Медведев В. Т. в только что полученной квартире Симакиной Алевтины? Ответ, я думаю, очевиден. Прошу вас разобрать вышеупомянутый случай, порочащий светлый образ советского чекиста. Дата. Подпись.

Я поднял глаза на Рябенко. Видимо, в моем взгляде читалось такое недоумение, что он расхохотался.

Бросив донос на стол, я достал из кармана платок, брезгливо вытер руки.

— Теперь рассказывай свою версию, — генерал развлекался, видно было, что его давно так никто не веселил.

— А что рассказывать? Алевтина позвонила, попросила подвезти на адрес полученной квартиры. У меня дома никого не было, машина стоит, дел особых нет. Я подвез ее. Только зашли в квартиру, даже толком посмотреть не успели, и тут в дверь — мы ее не закрывали — вваливается большая, как танк, горластая хабалка.

Дальше я в красках описал сам процесс сватовства, рассказал, что мама прапорщика Васи первая назвала его «петушком» и в каком это было контексте. Особый упор сделал на то, как фельдфебельская дамочка начала делить квартиру Али.

Генерал в конце рассказа уже ржал в голос.

— Так и сказал: «Как ваш петух топтать будет»? — Рябенко утер слезы, от смеха выступившие на глазах.

— Да я опешил, Александр Яковлевич. Ляпнул просто логично вытекающий из вопроса ответ. Ну что я мог там еще сказать?

— Да, бывают же люди, — выдохнул он. — С Алей у тебя точно ничего?

— Александр Яковлевич, тут такое дело… — закусил губу, размышляя как лучше сформулировать ответ. — Не буду врать — один раз действительно случилось. Но я ошибку осознал и пообещал себе, что больше никогда! Бес попутал…

— Угу, попутал… — осуждающе пробормотал Рябенко. — Понятное дело, что жена болеет, соскучился по бабьему телу. Но это не повод, чтобы заводить любовницу. Тем более на работе.

— Вы правы, Александр Яковлевич. Виноват.

— Дело не в твоих раскаяниях сейчас, Володя. А в том, что поступил сигнал в приемную комитета. Они обязаны его зарегистрировать — и зарегистрировали. И отреагировать тоже обязаны. Но отреагировали, к моему облегчению, правильно. Отдали этот опус мне, как твоему непосредственному начальнику. Чтобы я разобрался. А это значит, что надо написать отписку. Ну напишу я, что факты не подтвердились, что оргвыводы сделаны. Но ведь эта дама-танк не успокоится?

— Эта не успокоится. Спаси нас Господи от дураков, — я тяжко вздохнул.

— Дураки неубиваемы в самом принципе, — прокомментировал мое замечание Рябенко. — Поэтому сделаем так. У Васиной мамы кроме Васи никого нет? Никого. Так что мы