«Ладно. Пусть, не убьют, наверное. Но и жить в „золотой клетке“ я не хочу. А поэтому нужно будет объяснить напарнику, что я, считаю и категорически настаиваю, что никакой информации о своём местоположении никому выдавать ни в коем случае нельзя! Во всяком случае — пока…».

Глава 13

Адаптация

Разведчик после моих слов вышел и до ужина ко мне не подходил. Когда позвал его в столовую, после того как вскипятил чайник и разложил по порциям пайки с едой, тот, тяжело вздохнув, произнёс:

— Николай, я много думал над тем, что ты сказал. Я понимаю тебя, ты человек другой эпохи и не можешь знать, как мы тут живём, поэтому твои опасения обоснованы. Но поверь, никто тебя заточать или убивать не будет. Ведь ты человек, который принесёт нашей стране силу и мощь. Ну разве мы так с тобой поступим⁈

Я тоже вздохнул и, разливая кипяток по стаканам с заваркой, сказал:

— Согласен — черноты я достаточно много нагнал. Но и ты пойми, если попаду в руки, пусть даже и наших спецслужб, я моментально лишусь свободы. Навсегда — на всю оставшуюся жизнь. Я тебе уже объяснил, что никто и никогда меня в покое не оставит. Я не смогу свободно ходить по городу, не смогу ездить на общественном транспорте, посещать театр или столовую. Да и вообще — я не смогу даже остаться наедине с девушкой, если только она не будет сотрудником органов. Я всегда буду общаться с одними и теми же людьми. И абсолютно чужие люди, во власти которых я окажусь, станут определять круг моего общения. Все разговоры только с проверенными гражданами, что имеют определённый допуск. И даже с ними я не смогу импровизировать — у меня будут чёткие выверенные инструкции по темам общения, за грани которых отступать будет нельзя. И не дай бог уйти от этих заготовок! Наверняка кураторы введут и наказания за избыточную говорливость. Конечно, в противовес, скорее всего, будут и поощрения, но только вряд ли они станут уж слишком послабляющими режим. Да-да, именно — режим, очень напоминающий тот, что в местах не столь отдалённых! Неважно, сколько золота, еды и вещей будет вокруг — я буду попросту несвободен. И нет сомнения в том, что я очень скоро начну завидовать зэкам, которые выйдут на свободу даже пусть через двадцать пять лет. Ведь они всё-таки хоть когда-то выйдут, а я — нет!

Напарник, глядя на пар, поднимавшийся от стакана с чаем, покачал головой. Его лицо, освещённое тусклым светом лампы, выражало смесь сочувствия и раздражения.

— Ох, умеешь ты, Николай, краски сгущать, — наконец произнёс он, постукивая пальцами по столу. — Я к тебе шёл, чтобы как-то поддержать, вывести тебя из этих мрачных мыслей. А ты опять про обречённость.

— Извини, что не оправдал, — ответил я, не став улыбаться. Напротив, сделал лицо как можно серьёзнее, чтобы показать собеседнику всю тяжесть ситуации. Мне нужно было донести до него, что всё не просто — далеко не просто! И я продолжил: — Вообще парень я весёлый, и юмор мне не чужд, но тут тема такая, что не до смеха. Речь идёт о моём и, теперь уже твоём будущем. Думаю, если ты всё, о чём я говорил, не пропускал мимо ушей, то осознал, что судьбы наши с тобой теперь связаны этой тайной.

— Это я понял, и кое в чём с тобой согласен. Но всё же не во всём! Думаю, что с нами будут обращаться хорошо. Но, — тут он поднял руку, словно останавливая мои возможные возражения, — ты прав: полностью свободны ни ты, ни я не будем. Однако вот что тебе ещё сказать хочу: со мной всё ясно — я гражданин нашей страны. Кстати, чтобы убедить тебя в искренности назову своё полное имя и звание. Я не имею право рассказывать тебе это, но для пользы дела и установлению доверительных отношений, считаю, что это необходимо сделать. Я — младший лейтенант Кудрявцев Сергей Алексеевич. Так что со мной всё понятно — я выполню всё, что прикажет командование и партия. А вот ты — человек хоть и наш, но не совсем наш, как бы странно это не прозвучало. Поэтому, по-хорошему, ни я, ни кто-либо другой не имеет права тебе приказывать, как поступать. Разве только просить тебя помочь нашей стране в трудную минуту.

— Да тут и просить не надо. Я давно принял решение, что буду помогать всем, чем смогу, — легко ответил я. — Так что, считай, этот вопрос решён. Только вот реально помочь и передать информацию или образцы вооружения мы сейчас попросту не имеем возможности. Фронт далеко. Твоя радиостанция сгорела вместе с полицаями. Мои же рации на столько километров не берут.

— Хорошо. Отложим передачу важных данных на потом. А пока скажи, что ты планируешь делать дальше? Или ты собрался сидеть тут безвылазно? — Он посмотрел на меня с хитринкой, словно подбрасывая мне мысленный пас.

— Кажется, у тебя есть идея? — вернул я мяч на его сторону.

— Не то чтобы идея… просто я тут подумал… — Сергей замялся, подбирая слова. — Дело в том, что сейчас партизанское движение только-только набирает обороты и ещё очень разрозненно. Если какие-то отряды и есть поблизости, то с ними у нас контакта, как ты понимаешь, нет.

— Насколько я понял, скорее всего, их поблизости-то вообще нет, — вставил я. — Считай, весь лес облетел уже не раз дроном и никого не увидел, лишь звери да птицы. Так что нет тут никаких партизан, ну или они так искусно маскируются, что я не то что их самих, а даже их следов не обнаружил. — Я замолчал, заметив, что перебил собеседника, и добавил: — Извини, продолжай, пожалуйста.

Младший лейтенант махнул рукой, показывая, что ничего страшного.

— Так вот, если партизанских отрядов в ближайших лесах нет, то они есть в других — более отдалённых. К тому же, в городах должно быть подполье. И если нам удастся наладить контакты, пусть даже не через прямое общение, а, например, через письма, то это уже будет кое-что. Уходить к нашим и переходить линию фронта не предлагаю, потому что это не только опасно, но и неправильно. Теперь, когда мы