Мы залегли и принялись ждать. Нужно было посмотреть, когда солнце войдёт в свои права, сколько у наших соседей человек, способных держать оружие. Какое вооружение они с собой носят.

Я же надеялся даже на то, что смогу понять людей, сходу рассмотреть, насколько они могут быть воинственными. Так что ждём…

* * *

Между Коломной и Москвой

3 января 1238 года (6748 от сотворения мира)

Евпатий Коловрат собрал Военный Совет. Нужно было обсудить и прошедший бой, и то, куда двигаться дальше. А поговорить было о чём.

— Куда же нам деть столько коней? — спрашивал сотник Шабека, командовавший личной конной дружиной боярина Коловрата.

— Что ж, каких-то зарежем и будем есть, — решительно и безапелляционно сказал предводитель мстителей.

— Да как же так, боярин. Коня в еду? Да будто и не русичи мы, — возмутился сотник Андрей.

Евпатий Коловрат посмотрел на своего друга с вызовом. Боярину не понравилось, как Андрей поперёк слова боярского говорит. Кого другого уже мог бы Коловрат и на поединок вызвать. А это, как знали почти все в отряде — верная смерть.

— А ты пойди, пошукай, хлебушка найди! — сказал Коловрат.

Андрей замолчал. Действительно, в большом отряде Ипатия Коловрата, насчитывавшем до последнего сражения тысячу семьсот ратников и охочих людей, уже не были сытными запасы.

Да, некоторую еду удалось добыть с последнего боя. И даже Андрею не столь гадким казался творог степняков, и не таким вонючим мясо, что ели монголы. А ведь мясо то вялилось под конским потом и под монгольским седалищем.

Они засовывали куски мяса под седло, перед этим смазывая его солью, и так оно вялилось с неделю или даже дольше.

— А тебя не смущает ли, Андрей, что и вяленое мясо монгольское — это конина? Я так сказал! Будем есть коней! И больше к этому вопросу не возвращаемся. Коней много, людей у нас остаётся ещё немало, хлеба же, к коему привыкли, вдоволь добыть у нас не получится, — сказал Коловрат, и больше никаких возражений быть не могло.

Слово боярина было железным. Иной, если бы возразил Евпатию, уже мог бы понести наказание. Но и предел доверия у дружбы ещё закадычных товарищей по детским шалостям также имеется.

— Подсчитали, сколь много ратных мы потеряли? — спросил Коловрат.

— Почитай, что три сотни убитыми и пораненными, — с сожалением сказал сотник Мирон.

Да, потери были большие. Монгольская тысяча оказалась зубастой. Даже молодняк их так просто не сдавался, а умирая, некоторые всё равно умудрялись пускать стрелы вслед русским ратникам.

Но в расчёт потерь брались ещё и те, кто ногу сломал или руку. Были и те, кто с лошади упал. Всех раненых, кто не может держаться в седле, Евпатий отправлял прочь из отряда.

Да, это было жёсткое, может, и жестокое решение, но его отряд должен быть быстрым, а не отягощённым стонущим обозом. Тем более, что и лечить-то особо некому было.

— Отправляйте тех пораненых, кто сам может идти, в Москву. Их там, с Божьей помощью и молитвами старым богам, поставят на ноги, смогут молодцы ещё показать себя в ратных подвигах. Воевода Филипп Нянька примет всех, — сказал боярин Коловрат.

Своими словами он сразу показал — мол, согласен, чтобы отряд пораненых примкнул к ратникам, что готовят Москву к обороне.

— Пополнение есть? — спросил Евпатий.

— Три десятка ратных нашли. Баб и детей отправили также в Москву. С тобой остаться желают. Один из них говорит, что знает тебя. Да и я его знаю, — сказал Андрей, задачей которого было отбирать людей на службу.

Отряд Коловрата, когда вышел из Чернигова, насчитывал чуть более тысячи человек. Перед последним боем было тысяча семьсот. К Мстителям присоединялись многие разбитые монголами ратники. Одни шли в Москву или сразу во Владимир, другие, прослышав, что знатный рязанский боярин мстит за поругание Рязанской земли, спешили к нему присоединиться.

— И кто же это знает меня? — спросил Коловрат.

— Десятник старший дружины князя нашего Юрия Ингваревича — Жировит, — сообщил сотник Андрей.

Евпатий усмехнулся.

— Живучий, гад! А что ж. Дай ему десяток. На более не потянет. И не знаю, за что его князь наш, уже почивший, держал. Нескладный он человек, — сказал Коловрат. — А, нет, пущай придет. Может еще что скажет нового, как Рязань легла.

Уже через десять минут Жировит стоял перед Коловратом. Евпатий сидел на подушках, как тот хан, а вот Жировиту не предложил сесть.

— Что знаешь ты, десятник? — спросил Евпатий, закатывая глаза и борясь со сном.

— Знаю… Как говорил русич один, предатель, при темнике Себедейки, что отряды ордынские идут через Плешивую гору. И что собираются они к Москве, — выпалил Жировит.

Коловрат переглянулся со все еще находящимся рядом, с Андреем. Такая информация уже доходила до Евпатия. И это было вполне логичным. Ведь там рядом уже начинается река Москва. По льду ее и можно дойти.

— Еще я знаю, что не все, как ты мстить решили. Взял, освободил баб и детей, та повел их к Дону. Сбежал. Ты же знаешь десятника Ратмира? Ну того, что из лука бьет лучше за Андрея-сотника, — сказал Жировит и поймал на себе строгий взгляд со стороны лучника.

Действительно, из трех раз, когда два лучших лучника, Андрей и Ратмир, соревновались, дважды одерживал победу Ратмир.

— Добрый вой. И не думаю я, что испугался. Видать чего задумал, — сказал Евпатий, зевая.

— Так он баб с детишкам и спасал, — неожиданно для себя сказал в защиту Ратмира, Андрей.

— Ступай, Жировит! — отмахнулся Коловрат, подождал немного, и уже наедине, обратился к Андрею: — Уже второй, кто говорит про Плешивую гору. И ордынцы то подтверждали… Мы не найдем боле больших отрядов. А распылять силы на мелкие — не с руки. Нужно еще тысячу разбить. И тогда Батый начнет сам гонятся за нами.

— Нешта неспокойно мне от такого решения, — сказал Андрей.

— И мне… Но предложи что иное, — сказал Коловрат и тут же, прямо сидя, уснул.

Два дня без сна, бой, а теперь вот совет. Коловрат каждую минуту сопротивлялся сну, считая это зря потраченным временем.

Но порою тело может