Я обернулся к адвокату.

— Ну и что теперь делать?

Он поднял палец и подошёл к секретарю. Минуту они о чём-то говорили, потом секретарь направился ко мне:

— Господин бастард де Сенеген, ваше дело отправляется на доследование, вы можете пока быть свободны. О новом судебном заседании вам сообщат отдельно.

И протянул мне бумагу. Крупным почерком на ней было написано:

Питание: 9 денье.

Вода: 3 денье.

Кандалы: 4 денье.

Отдельная камера: 15 денье.

Итого: 1 су, 11 денье.

— Что это?

— Счёт за тюремные услуги.

— В смысле? Погодите. Какой счёт? Я должен платить? Но… Как так? Не я же к вам пришёл, вы меня забрали. Это ваша инициатива. Почему за вашу инициативу должен платить я?

Секретарь удивился моей реакции.

— Не понимаю вашего возмущения. Если бы вы были признаны виновным, тогда расходы за содержание и оплату палача взял на себя город. Но так как ваша вина не доказана, платить должны вы. Это логично.

Я погладил небритый подбородок. Кривая какая-то логика получается, видимо, в Средневековье она имела иную подоплёку. Но лучше не спорить, а то хрен его знает, вдруг и спор с секретарём придётся оплачивать. Лучше помолчу, богаче буду.

Глава 15

Четыре дня я отмывался, отсыпался и отъедался. Перрин приносила мне еду в комнату и это были не только яйца и чечевичная похлёбка. Мясо! Мама на мгновенье сошла с рельс жёсткой экономии и позволила купить четверть туши барана, и я наслаждался не просто чечевичной похлёбкой, а чечевичной похлёбкой с мясом. Такая еда и раньше считалась деликатесом, а после тюремной пайки вообще амброзия.

Выходил я только во двор, болтал с Гуго, слушал его солдатские советы, порой весьма познавательные. Он сказал, что если хочется чихнуть, а противник рядом и выдать своё положение чревато серьёзными проблемами, то надо открыть рот пошире, выдохнуть весь воздух и тогда чих получится не громче комариного писка. Запомню, вдруг пригодится.

Вечера я проводил в зале у горящего камина с кружечкой глинтвейна. Щенок ставил на стол самодельную шахматную доску, расставлял фигуры и учил меня играть в шахматы. Да, именно он меня, а не наоборот. Он любил играть и умел играть и не только в шахматы. В моей современности он стал бы великим игроком или гениальным шулером, или тем и другим одновременно. Господь одарил его умением просчитывать комбинации, вероятности, чувствовать настроение противника и использовать полученные знания на все сто. Он демонстрировал это на мне. Доводил шахматную партию до быстрого финала, переворачивал доску и уже другими фигурами снова доводил партию до финала, и снова переворачивал, и это могло продолжаться до десяти раз. Гуго посмеивался, мама вышивала, я разводил руками и никого это не напрягало.

А на утро шестого дня кто-то перебросил через забор дохлую кошку. На неё наткнулась Перрин и закричала. Я выскочил на двор в одном исподнем и с мечом, из конюшни выбежал Гуго с вилами. Мама встала в дверном проёме, покачала головой и вернулась в дом.

— Это от Жировика, — уверенно проговорил Щенок, осторожно трогая кошку кончиком палки. — Знак. Меня тоже посылали бросать. Один раз бросил в трактир, где собирались горшечники из предместий, а ещё раз на Рыбном рынке.

— И что этот знак означает? — спросил Гуго.

— Всякое, — Щенок пожал плечами. — Предупреждение. Или чтоб не лез никуда. Те, кому кидают, сами должны понимать.

Кинули мне и я понимал, и в который уже раз пожалел, что не грохнул Жировика, когда была возможность. Встретиться один на один снова он больше не согласится. Сука! Но и оставлять ситуацию на самотёк нельзя. Видимо, придётся воспользоваться предложением Поля. Его идея мне не нравилась изначально, уж слишком она дурно пахнет, но Жировик сам меня к ней подталкивает. Можно ещё, как вариант, поговорить с аббатом монастыря Святого Ремигия. Монахи оказали мне услугу, пошли наперекор самому Батисте, а раз так, то пусть подскажут, как жить дальше. А иначе какой смысл вообще помогать было?

Вышла мама, накинула мне плащ на плечи. Я и забыл, что стою посреди двора раздетым, а на улице давно не лето. Прохладно, даже зубы постукивают. Я закутался плотнее и окликнул Щенка:

— Пацан, ты Поля знаешь?

— Какого?

— Высокий, тощий, волосы длинные седые. Он сейчас в капитульных тюрьмах отсиживается. А чем занимался до этого, ну, наверное, тем же, чем и Жировик.

— Я понял о ком вы, господин, — кивнул Щенок. — Поль Кукушка. У него раньше была своя шайка, промышляли в предместьях, по дороге на Суассон, на Париж. А потом с Жировиком чего-то не поделили. Схлестнулись на мосту возле Вельских ворот. Кабаны Жировика здорово их ряды проредили. Я сам не видел, но рассказывали. Поль едва спасся. У него брат в капитульных тюрьмах служит, спрятал у себя. Жировик хоть и со связями, а достать его оттуда не может. Но рано или поздно дотянется, Жировик очень злопамятный.

— А почему Кукушка?

— Они по трактирам любили работать. Поль какого-нибудь купчишку подпаивал, потом на улицу выводил, как будто птенца из гнезда выталкивал. А там уж его догола раздевали. Не пыльная работка, но опасная.

— Пьяных раздевать? Чем же она опасная?

— Там земли барона де Грандпре, а он очень злится, когда на его землях кого-то грабят и не делятся. Он несколько раз людей Поля накрывал. Много их потом вдоль дорог на деревьях висело.

— Получается, Поль этот не особо удачлив. Его и Жировик, и барон поимели. Сколько времени он в подвале кукует?

— Не знаю, господин, наверное, год. Но говорят, что Жировик хитростью Поля победил, не по-честному. И ещё говорят, что если Поль Кукушка из тюрьмы выйдет, то Жировику не поздоровится.

Я хмыкнул: не поздоровится, как же. Не больно-то он выходить спешит. Боится. Решил меня на Жировика подписать. Хитрый пёс, понимает, что Жировик нам обоим мешает. Вот только он в тюрьме, в безопасности, а я снаружи торчу. Жировик сначала со мной разбираться станет. Значит, есть всё-таки смысл сходить до Вельских предместий, заглянуть