Сергей опустил взгляд, чуть усмехнулся – устало, горько, будто сам себе, – а потом снова поднял глаза.

–Вот почему "Аллерган" против этой сделки. Никто не хочет, чтобы его продукты стали инструментом для обогащения за счёт чужой боли. Если сделка состоится, деньги от Ботокса будут питать ту самую систему, которая губит пациентов с редкими заболеваниями. И ни один потребитель не поддержит это, если узнает правду.

Когда эфир прервался на рекламу, в офисе "Парето Инновейшн" повисла плотная, почти осязаемая тишина. Только где-то в углу щёлкнул выключатель кофемашины, и воздух наполнился слабым запахом жжёных зёрен.

Первым нарушил молчание Гонсалес:

– Победителей нет.

– Ну, это справедливо, – отозвался кто-то, пожав плечами.

Все молча кивнули. Ни один из участников пари не предсказал такого поворота. Платонов не просто ударил по "Валлианту" – он выставил их как преступный синдикат, а Ботокс превратил в символ их "чёрной кассы".

– Но сработает ли это? – осторожно спросил трейдер у стены. – Или всё же перебор?

Вопрос повис в воздухе, а Гонсалес, не спеша сделать глоток кофе, вдруг улыбнулся.

– Двадцать тысяч долларов, – сказал он тихо.

В зале пронеслось шёпотом:

– Не может быть…

– Новый раунд, – добавил Гонсалес.

И в ту же секунду глаза сотрудников засверкали азартом. В воздухе запахло не только кофе, но и предвкушением новой игры. Пари начиналось снова.

***

Общественная реакция на выступление Сергея Платонова оказалась неоднозначной.

– Да они просто подонки.

– Двадцать тысяч в месяц за лекарство? Это же безумие.

– Он, конечно, перегнул палку… но всё же…

Большинство сходились во мнении: наживаться на лекарствах от редких болезней – подло. Но говорили об этом как о чьей-то чужой беде. Словно дело касалось не живых людей, а далёких теней на экране.

Однако одна группа восприняла новость иначе – куда горячее. Те, кто пользовался ботоксом.

– Не думал, что компания окажется настолько гнилой.

– Всегда казалось, что они просто жадные, повышают цену ради прибыли. А выходит, людей за деньги держат? Это преступление.

– Неудивительно, что "Касатка" следил за ними.

Но и в их негодовании была доля корысти. Каждый понимал: если "Валиант" скупит ботокс, цена взлетит в шесть раз. Поэтому им хотелось одного – чтобы сделка провалилась.

Они давно возмущались: "Повышать цену на ботокс на пятьсот процентов – безнравственно!" – но их возмущение неизменно тонуло в равнодушии.

Ответ был один и тот же:

– Тогда просто не пользуйтесь.

Злость тех, кто напрямую зависел от препарата, считалась мелочной прихотью. Людям со стороны было не понять – пока Сергей Платонов не подбросил в это костер недовольства горючего.

Горючего под названием "идея".

Когда раздражение получает оправдание, оно превращается в гнев. А идея, которую дал Платонов, придала этому гневу моральный облик.

Голоса пользователей ботокса зазвучали громче, резче, увереннее:

– Такую компанию нельзя отпускать безнаказанной! Нужно действовать!

– Молчали, когда они купили лекарство от болезни Вильсона – ведь не мы больные.

– Молчали, когда добрались до ботокса – ведь не мы пользователи.

– Если так пойдёт и дальше, ботокс станет новым "кровавым бриллиантом"!

Прежде им не было дела до тех, кто страдал от редких болезней. В лучшем случае говорили: "Жаль людей", – и шли дальше. Но теперь всё изменилось.

"Валиант" нужно было остановить. Во имя больных – и, если честно, ради собственного кошелька.

– "Валиант" наживается на человеческих жизнях!

– Покупая их товары, вы становитесь соучастниками чужих страданий!

И всё это происходило в эпоху, когда само понятие "этичное потребление" становилось модой. Мир переходил на экологичные продукты, поддерживал честную торговлю, выбирал компании с совестью. А тех, кто строил бизнес на обмане и боли, бойкотировали без пощады.

Воздух общественного мнения дрожал, как перед грозой. И где-то глубоко под этим гулом рождалось новое – то, что могло смести даже такую махину, как "Валиант".

В тот день ленты соцсетей будто вспыхнули от одной искры – список продукции компании "Валиант" разошёлся по интернету с пугающей скоростью.

Гул недовольства нарастал, словно волна перед штормом.

– Больше ни копейки "Валианту"!

– Подождите… "Bausch + Lomb" тоже их марка?

– А "Juvederm" – тот самый филлер?

– Деньги, потраченные на глаза и кожу, – это, выходит, слёзы людей, болеющих редкими недугами?

Так, из слов и возмущений, стал вырастать бойкот. В воздухе уже чувствовалось напряжение – сухое, электрическое, как перед грозой.

Тем временем, в офисе Акмана, где царил выверенный порядок и запах свежесваренного кофе, собрались аналитики. На стене тихо щёлкали графики.

– Пока шумят лишь немногие, – сказал начальник портфеля, мерно постукивая ручкой по столу. – Но стоит этому выйти наружу – и начнётся пожар.

Голос его дрожал от скрытого беспокойства. Искра пока мала, но ветер сетевых эмоций умеет раздувать даже сплетню до уровня катастрофы.

Последние годы рынок уже видел, как под натиском общественного гнева рушились компании. После трагедии в Бангладеш против "быстрой моды" поднялась волна возмущения; бренды, донатившие анти-ЛГБТ организациям, бойкотировали по всему миру. Даже израильская продукция попадала под лозунги движения BDS – "Не покупай! Не поддерживай!"

Теперь "Валиант" стоял в том же ряду. Слово "этика" стало модным товаром, и каждая покупка обретала моральный вес.

– Если продолжим прежнюю стратегию, нас просто разорвут, – произнёс один из советников, глядя на Акмана поверх очков.

До этого компания гордилась своей прямолинейностью – "максимизация прибыли во имя акционеров". Сухой, безжалостный лозунг, не терпящий возражений. Но теперь, когда общество всё громче говорило о совести и справедливости, такой девиз звучал как признание в алчности.

– Нужно подготовить заявление, – коротко бросил помощник.

– Похоже, да, – ответил Акман, морщась.

В воздухе висел привкус железа – вкус тревоги, знакомый тем, кто чувствует, как земля уходит из-под ног. Он понимал: война мнений началась. Кто первый захватит право голоса, тот и победит.

А пока всё шло к тому, что моральный выпад Сергея Платонова сминал рассудочную риторику "акционерной выгоды", словно хрупкий лист бумаги. Опасность ещё не стала угрозой, но в груди у Акмана поднималось мерзкое ощущение – будто кто-то навязал ему чужую игру, чужие правила.