Мой прадед повёл рукой — согнал со столешницы муху.

— … Оно не сработает на том, кто его использует. Я никогда не исцелю сам себя. Вот такой вот факт, Сергей. Сердце у меня пошаливает ещё с войны. Лечу его в меру сил… обычными методами. Но видно пришло моё время. Ресурс мотора исчерпан. Обычные механики уже бессильны. Очередной курс лечения подарит мне разве что ещё полгода. Да и то… сомневаюсь. Поэтому внучку в квартире я уже прописал. Не случайно, как ты понимаешь. Понимаю, что не вечен. Хотя на Вариной свадьбе я бы погулял.

Юрий Григорьевич взглянул на Александрова.

— Кхм.

Сан Саныч втянул голову в плечи и приблизил к своим глазам бутылку с коньяком, словно полностью погрузился в разглядывание узоров на этикетке.

Муха спряталась на кухонном шкафу.

— Поэтому я выполню твою просьбу, Сергей, — сказал Юрий Григорьевич, — только если ты пообещаешь выполнить мои условия.

Он ткнул пальцем в лежавший на столе журнал «Советский экран» — его палец прикоснулся к обложке в сантиметре от родинки под губой у Елены Лебедевой.

— Мне нравится эта актриса, — сообщил Юрий Григорьевич. — Я два раза смотрел её новый фильм: этот… «Три дня до лета». Но я прямо сейчас назову тебе, Сергей, имена десятка человек, которые совсем скоро умрут. В моей больнице таких людей гораздо больше, чем десять. В больницах нашего города их тысячи, если не десятки тысяч. Среди них есть и дети, и красивые женщины. А сколько смертельно больных людей во всей нашей стране!.. Твоя актриса лишь одна из многих, Сергей. Не лучшая и не худшая.

Мой прадед пожал плечами, прижал ладонь к левой стороне своей груди.

— На всех «волшебства» не хватит, Сергей, — сказал он. — Чуть позже ты поймёшь, почему. Но сейчас мы с тобой говорим не об этом. А о моих условиях. Так вот. Кхм. Лебедеву я исцелю. Но только после того, как ты пообещаешь, что выполнишь мои требования. Они будут посложнее, чем охмурить разведёнку. Но я уверен: тебе они по силам. Три моих условия сводятся в итоге к одному. Хочу, чтобы ты, Сергей, освоил новую способность: научился лечить… «волшебством». Это моё первое условие…

— Дед, я…

Столешница под моими локтями скрипнула.

Юрий Григорьевич вскинул руку.

— Подожди, Сергей, — сказал он. — Выслушай меня до конца. Если ты освоил «поиск», то справишься и с «лечением». Вопрос только в том, как быстро ты это сделаешь. А нужно быстро внучок. Потому что второе моё условие: ты вылечишь меня. Звучит это эгоистично с моей стороны. Но мне за это совершенно не стыдно. Семьдесят лет, конечно, приличный срок. Скажу тебе по секрету, внучок: у нас, семидесятилетних стариканов, желаний не меньше, чем у юнцов. Правнука хочу увидеть. Дочку замуж выдам…

Сан Саныч дёрнул плечами, но голову не повернул.

Мой прадед прикоснулся к его плечу, и сообщил:

— … Санька вон через двадцать лет подлечу. Это, кстати, моё третье условие, Сергей. Если я всё же до девяностолетия не доживу, то Сан Саныча вылечишь ты. Вернёшься из своего Парижа и избавишь моего будущего зятя от всех болячек. Вот и всё, что я от тебя прошу, внучок из двухтысячного года. Без выполнения первого моего желания два других ты не осилишь. Ну а как с первым разберёшься — справишься и с остальными. Пообещай, Сергей, что выполнишь желания старика. И мы займёмся твоей красавицей актрисой.

Я усмехнулся и спросил:

— Получается, что к моему происхождению у вас вопросов больше нет?

Сан Саныч всё же повернулся — ко мне.

— Какие вопросы, Красавчик? — сказал он. — Твоё происхождение у тебя на роже написано.

Он взял мой российский паспорт, открыл его на странице с фотографией и поднёс к лицу моего прадеда.

— Вот, погляди, — сказал Александров. — Ты же вылитый Григорьич в молодости!

Я сверил изображение на фотографии с лицом прадеда. Отметил, что главным нашим отличием был цвет волос и наличие морщин. Да ещё подбородок у меня был иной: отцовский.

— Морду могли и переделать, — сказал Сан Саныч. — Я бы так и подумал. Если бы не эти ваши фамильные штучки…

Александров повертел кистью руки.

— Эти ваши семейные фокусы хрен подделаешь. Иначе бы нашим советским сыщикам их в мозги ещё во время обучения вставляли. Так что всё вот это полная ерунда…

Сан Саныч показал на разложенные по столешнице вещи.

— … Такое за границей в два счёта бы состряпали. Так что зря ты, Красавчик, морочил нам голову своими тюбиками и фантиками. Сразу бы начал с этого своего «поиска» — мы бы кучу времени сэкономили. По большому счёту, нет никакой разницы: приехал ты к нам из будущего или из Владивостока. Всё равно, кто ты: правнук Григорьича, или его дальний родственник. Догоняешь?

Александров хмыкнул.

— Важно, Красавчик, чтобы ты мне Григорьича починил. Даже если дату его смерти и мою болезнь ты выдумал, проблемы-то с сердцем Григорьича от этого меньше-то не станут. Да и возраст уже у него солидный: семьдесят лет, как-никак. Поэтому, Красавчик, мы в тебя верим. Не тебе верим, а верим в тебя. Почувствовал разницу? Григорьич сказал: ты всему научишься. Поэтому… учись, Красавчик!

Сан Саныч вскинул руки.

Юрий Григорьевич усмехнулся.

— Вот за что я тебя, Саня, люблю, — сказал он, — так это за умение говорить. Молодец. Объясняешь ты всё чётко и понятно. Тебе бы политруком быть.

— А чего тут непонятного-то? — спросил Александров.

Он взглянул на меня, вскинул над столешницей руки.

— Что ещё тебе пояснить, Красавчик? — сказал он. — Спрашивай. Я растолкую.

Я посмотрел на своего прадеда и сказал:

— Я согласен на твои условия, дед. Вообще не вопрос. Вопрос в том, как я научусь этому твоему «волшебству»? Да ещё меньше чем за три месяца. Я так понял, что первые два пункта в твоих условиях ограничены по времени. Для меня время тоже имеет значение. Как я уже вам сказал, окно возможности свалить из Союза откроется в октябре. Тогда же оно и закроется.

Юрий Григорьевич пожал плечами.

— Всё в твоих руках, Сергей, — сказал он. — Между обретением способности «поиска» и первым успешным применением «лечения»