От неожиданного перехода я аж завис. А когда через пару секунд пришёл в себя, напомнил:

— А я-то тут причём? Я ж все права на это дело отдал товарищу Хачикяну вместе со сценарием!

— Так-то оно так, но… — расстроено проговорил Мячиков и поведал историю о том, что съемки на Кубе прошли, в общем-то, штатно, но закончились совсем не так, как предполагалось. Привезенный на студию материал оказался не настолько хорош, как хотелось бы. Начался долгий монтаж, досъёмки в оранжереях Ботанического сада и попытка наложить в некоторых местах не только мультипликацию, но и компьютерную графику ожидаемого результата не только не дали, но и усугубили процесс монтажа, окончательно всё запутав.

А вот теперь киностудия после поиска различных вариантов нашла, как им казалось, единственно верный выход — рекрутировать меня и озадачить перемонтажом всех серий сезона.

— Понимаешь Саша, сериал попросту не работает. Ну не интересно зрителям это смотреть. Мы несколько закрытых пробных показов сделали. Все чуть ли не плюются. Теперь надежда только на тебя. Выручай.

Я хмыкнул, почесал затылок, а потом, протянув руку, сказал:

— Ладно. Договорились. Только имейте в виду, за вами будет долг.

Мячиков согласно кивнул и, пожав протянутую руку, поблагодарил:

— Спасибо тебе, Саша! Я знал, что ты не подведёшь.

Сказав это, он дружески хлопнул меня по плечу и, в сопровождении генерала Петрова и начальника воинской части, пошёл звонить в Москву.

Посмотрев ему вслед и обведя взглядом сидящих и молчащих членов комиссии, я подошёл к окну и посмотрел на пустующий плац. Сказать по правде, всё же из армии мне увольняться не хотелось. Вроде бы всё тут было более-менее привычно, а там — полная неизвестность. Да и немного страшновато было возвращаться. Вдруг у некоторых обладающих высокими званиями товарищей из силовых ведомств, всё ещё лежит приказ о моём аресте?

«Может такое быть? Очень даже может. Машина правосудия иногда способна работать очень медленно, но неотвратимо. И мне очень бы не хотелось попасть в её жернова».

Однако вариантов, собственно, уже нет. Как ни крути, а нужно возвращаться. Отсюда я столетие буду поднимать советский кинематограф, а время идёт. Мир меняется, и мы должны меняться вместе с ним. Отсидеться не получится. Вот и у меня, собственно, не получилось. Государственные дела и заботы нашли меня даже здесь — на северных рубежах нашей необъятной Родины. Ведь я давно стал человеком-государством, гм, в смысле государственным человеком. И раз партия сказала «надо!», то комсомол должен был ответить всего лишь одним словом: «есть!»

«Ибо мы — современное молодое поколение (в моём лице), подняли и с честью несли знамя просвещения будущим поколениям всего человечества. И будущее цивилизации сейчас зависело от скромного, замечательного и прекрасного парня, который бы, стоя над миром, лежащим возле его ног…»

— Васин, ты чего, опять в свои эмпиреи улетел? Ты тут вообще, аль в облаках паришь? Люди ждут. А ты рот открыл и глаза в потолок выпучил, — обломал мои возвышенные думы въедливый товарищ полковник по фамилии Кравцов, который курировал меня со стороны КГБ. — Давай уже — соображай быстрее. Говори, когда летим. Самолёт же надо готовить.

— А мы, что, на самолёте полетим? — удивился я.

— Так о чём я тебе уже пять минут-то талдычу? — вспылил он. — Ты меня не слушал что ль совсем?

— Персональный самолёт, — блаженно вздохнул я и благородно задрал голову ещё сильнее, тем самым демонстрируя всему миру, что такое настоящий олигархат.

— Почти так и есть, — кивнул Кравцов, явно не оценив моих потуг. — Сегодня ночью с военного аэродрома, что неподалёку, транспортник летит в Рязань. Можно договориться, нас подбросят до подмосковного Быкова.

Я удивлённо поднял брови.

— Что? Десантники?

— Ну да, их самолёт. Так что, если ты телиться не будешь и наконец, дашь требуемое добро, то сумею всё решить.

Судя по всему, олигархат отменялся, а значит, приходилось не только спускаться с небес на землю, но и идти на уступки.

«Ну, мягкий я человек. Мягкий. Что уж поделаешь⁈»

— Ладно, на что только не пойдёшь ради всеобщего счастья. Полетели на транспортнике хоть сейчас, — сказал я и тут же выдвинул условие всем оставшимся в классе членам переговорной группы: — Но предупреждаю, товарищи, терпение моё не безгранично. Если только кто-то начнёт мне палки в колёса ставить и саботировать мои судьбоносные для страны и мира решения, я сразу же всё брошу и вернусь в армию! — На секунду задумался и добавил: — Или в монастырь!

— Или в дурдом, — хохотнул чекист, явно намекая на принудительную психиатрию, которой часто пугали весь мир в перестроечные и постперестроечные времена в книгах об альтернативной истории.

Естественно, такая недвусмысленная и откровенная угроза тут же вызвала во мне бушующее море негодования. Её оставлять без ответа я не хотел и не собирался, решив снова вступить в яростную дискуссию и доказать кинувшему мне вызов, что ГУЛАГ тут не пройдёт!

Но развернуть дебаты мне не дали — Кравцов и не дал.

— Короче… я пошёл звонить и договариваться, — безапелляционно заявил он и, не обращая внимания на моё явно покрасневшее от злости лицо, резко повернувшись, вышел за дверь, и где-то там за ней продолжил время от времени оглушать окрестности своим фирменным ржанием.

Он ушёл, а я, понимая, что очередной жизненный этап подошёл к концу, пошёл собирать свои вещи, ибо нежданно-негаданно стал самым настоящим дембелем.

Глава 2

Путь домой

Я стоял на холодном бетонном покрытии аэродрома, засунув руки в карманы своей вылинявшей солдатской шинели, морщился от порывов местного насквозь пронизывающего ветра и смотрел на металлическую птицу, которая должна была нас отвезти домой. Транспортный Ил-76 вблизи был сущей громадиной! Я, конечно, видел такие машины по телевизору и издалека, но летать на них не приходилось. Вдалеке, в другой части аэродрома на фоне серого неба, маячили силуэты двух точно таких же транспортников, которые то ли тоже готовились к взлёту, то ли просто проходили техобслуживание. Однако лететь мы собирались именно на этом.

Стоя под его огромным крылом, мы колыхались от несущихся с бешеной скоростью воздушных масс, ожидая команды на посадку. Северная осень не прощала легкомысленных — ветрище буквально