— Бергштейн. Это уже не ноги… не трать крем понапрасну. Под купальником я все равно не сгорю.

— Ой, я случайно. Маш, переворачивайся на живот, я и тебе спинку намажу… вместе с ножками.

— Иди в пень, Бергштейн. Это же дорогой крем. Юлин. А ты его…

— Пусть мажет. — поворачивает голову Юля: — а то ты назавтра будешь красная как рак и кожа будет клочьями сходить. Вообще с летним солнцем аккуратнее нужно быть, у нас матч в следующую субботу, я не могу допустить чтобы ты заболела, пусть ты и капитан команды соперников. Мажь ее, Бергштейн.

— Так точно, капитан! Сопротивление бесполезно!

— Бергштейн! Что ты… ай! Какая ты сильная оказывается… ладно! Ладно! Но только спину! Чур за задницу не мацать!

— Можно подумать я на такое способна… — говорит Лиля и делает лицо человека, который ни на что такое не способен: — как ты можешь не верить своей подруге. Своей лучшей подруге. Я разочарована, Волокитина.

— Я вот чего не понимаю. — говорит Юля, повернув голову и наблюдая как Лиля — оседлала Машу Волокитину и выдавливает себе немного крема на ладошку: — зачем люди дурацкие слухи распространяют? Насчет той же Доброй Вожатой. Понятно же, что это всего лишь городская легенда…

— Никакая не легенда! — отвечает ей Лиля, занося свои ладошки над Машиной спиной: — точно так все и было! У меня знакомый из отдела рассказывал!

— Чушь. — мотает головой Синицына: — ты видела корпуса здешние? Отряды состоят примерно из тридцати человек. А душевые у них в корпусе на пять. Пять леек. Там в душевую тридцать человек и не влезет. Уже нестыковочка. Далее, средний акт коитуса продолжается около пятнадцати минут, а если перемножить это на количество человек в отряде, то мы получим… мы получим семь с половиной часов постоянного траха. Что физически невозможно, их бы искать стали. Не говоря уже о девушке…

— Не хочу быть кайфоломом, Юль, но где ты пятнадцать минут секса видела, да еще от озабоченного школьника? — поворачивает к ней голову Маша и морщится: — Лилька! Не ерзай у меня по спине, отвлекаешь!

— М-мне… т-тут неудобно… я ниже… спущусь.

— Так вот, Юля, ты вон возьми старшеклассника из нашего автобуса, любого вообще. Отведи его в кустики и разденься. Уверена, одного этого хватит, чтобы у него кровь носом пошла и он все вокруг забрызгал. А ты говоришь «пятнадцать минут». — продолжает Маша: — да и не нужно ей было весь отряд соблазнять, достаточно было двоих-троих и все уже.

— Но слух-то про весь отряд. — возражает Юля: — а я доказываю, что это физически невозможно.

— Да приврали потом, как обычно. — отвечает ей Маша: — приврали, хотя тут ведь как — сгорел сарай, гори и хата. Если девушка страстная попалась, а эти школьники все сразу же кончали… то может и весь отряд. Раз пошла такая пьянка… эх, мне бы отряд пионеров сейчас! Да шучу я, шучу… или нет?

— Если ты твердо намерена повторить подвиг Доброй Вожатой, то у меня будет к тебе просьба — пожалуйста воздержись от этого до следующей субботы. — говорит Юля Синицына: — после нашего матча с «Крылышками» можешь делать что угодно, хоть на голове стоять.

— Да пошутила я, Синицына, ты чего такая серьезная. Мне пионеры без надобности. Мне бы мужика такого, крепкого, знаешь, чтобы сжал в объятьях, а я такая чтобы только пискнуть успела. И чтобы знаешь не спрашивал всякие глупости вроде «тебе нравится?» или там «ты точно этого хочешь?». Чтобы сам хотел и все. И раз — к стене прижал такой и рукой крепкой меня схватил… там. А когда я бы протестовать попыталась — закрыл мне рот поцелуем и все. И на кровать бросил. Эй, Лилька! Хватит по спине ерзать! Я аж вспотела там вся!

— Мгвхвх…

— Бергштейн, у тебя из носа кровь идет. — лениво замечает Синицына: — возьми у меня в сумке салфетки, уймись уже.

— Лиля! Ты мне сейчас весь купальник изгваздаешь! Слезай с меня!

— Мм… сейчас! — Лиля запрокидывает голову, пытается унять кровотечение салфетками. Встает со спины Маши и та — переворачивается на спину, глядит как Бергштейн ходит по песочку, задрав голову и вставив в ноздри маленькие турундочки, скрученные из салфеток.

— И это мне тоже непонятно. — говорит Синицына: — можно же прямо сказать. Обычно она все прямо говорит, а тут…

— Ты о чем? — переспрашивает ее Маша.

— Да так. О, смотри, школьники тоже купаться пошли и с ними этот ваш тренер. Хм. — она сдвигает очки на нос: — а фигура у него ничего так.

— Он между прочим занят. Твоей же коллегой. Забыла? — Маша берет тюбик с кремом: — я плечи помажу, Юль?

— Что? Да, конечно. — кивает та.

— Стоять! — Лиля вырывает тюбик из рук у Маши, она выглядит очень смешно с торчащими из носу белыми клочками от салфеток: — я сама тебя намажу! Пусть кровью вся изойду, но намажу!

— Звучит страшновато, — говорит Маша: — ты меня пугаешь. Юля, что не так с этой вашей Бергштейн?

— Хотела бы я знать, Маша. Хотела бы я знать…

Глава 16

Глава 16

— Знаешь а мне так даже больше нравится, чем в поход ходить, — говорит Лиза Нарышкина, когда рядом с ней на песочек плюхается улыбающаяся Инна Коломиец: — сейчас бы таскались по лесу с рюкзаками за спиной, потели бы, комары нас ели… а тут — лежим на песочке и отдыхаем. Видела, какая фигура у Виктора Борисовича?

— Нарышкина, а ты упертая. — Инна переворачивается на спину и щурится на солнце в зените: — вот просто так не сдаешься, а? Он же тебе русским языком сказал — отстань от меня, хотя бы на три года.

— Ну… вообще-то у Борисенко тоже фигура ничего, как для мальчика. Руки у него такие, с мускулами. Небось представляешь, как он тебя руками этими в темном коридорчике зажимает, а? — хмыкает Лиза, заворачиваясь в большое пляжное полотенце.

— Ваша лошадь тихо скачет, Боярыня Нарышкина. — отвечает ей Инна, приподнимаясь на локтях и вглядываясь в купающихся девушек и парней: — я давно