Алексей вдруг понял, что не знает, тьма это говорит или его собственные сокровенные желания.

Императрица опять повернулась к внуку.

– И сильно тебе помог этот бесогон?

Александр в расставленный капкан не попался.

– Там не с чем было помогать, ваше величество. Твари, продравшей этот разлом, давно уже не было. Только и нужно было, что его найти, – он встал еще прямее, заглянул императрице в глаза. – Я лишь исполнял свой долг внука великой государыни. Мне жаль, что для этого пришлось ослушаться вашего наказа, но вы сами учили меня делать то, что лучше для страны. И все-таки если нужно кого-то винить, то вините меня.

Смягчившийся было взгляд императрицы вновь оледенел.

– Да что ты так его выгораживаешь? Хоть раз бы взглянул правде в глаза и понял, что…

– Ваше величество, он мой отец, – впервые Александр мягко, но перебил свою царственную бабку.

У цесаревича дернулся подбородок. В комнате повисло тяжелое молчание.

Императрица постукивала пальцем по подлокотнику.

– И что же? – произнесла она тяжело. – Это теперь повод пренебрегать моим мнением?

– Я вашим мнением никогда не пренебрегал, – возразил Александр. – И прошу как ваш внук и вас не пренебрегать моим. Я хочу лучше понимать свои силы и хочу служить своей стране, как все мои предки. Я давно у вас просил и прошу снова: позвольте мне служить в гатчинских войсках.

Переход из защиты в нападение был таким неожиданным и в то же время таким плавным, что Алексей обомлел. И цесаревич, и императрица воззрились на Александра с изумлением, но тот держался так спокойно и решительно, будто о мелочи какой-то просил.

– И ты правда хочешь променять петербуржский двор на это царство муштры и необразованных солдафонов?

Александр улыбнулся.

– Я все хочу в жизни попробовать.

Просьба была дикой, но Алексей понимал, почему императрица колеблется дать решительный отказ. Если бы Александр на него посмотрел такими сияющими, полными надежды глазами, он бы и сам что угодно для него сделал.

Императрица подняла руку. Опустила. Тряхнула седой головой.

– Чудной ты мальчишка. Сам же через пару дней прибежишь и кинешься мне в ноги, умоляя забрать назад.

Улыбка Александра стала шире.

– Думаете, прибегу?

– Убирайся с глаз моих и поезжай, куда хочешь. Гатчина! Удумал же…

Несмотря на суровый тон, когда Александр рассыпался в благодарностях, императрица милостиво позволила внуку поцеловать себя в щеку и даже прошлась разок ладонью по его золотистым кудрям.

Цесаревич стоял молча, сложив руки на трости. Лицо его ничего не выражало.

– Ступайте все, – приказала императрица, наконец, отстранив от себя внука. – Смотрите, в следующий раз так легко не отделаетесь.

Только оказавшись за порогом, Алексей почувствовал, как распускается тугой узел в животе. Он весь взмок, пальцы еще дрожали, мечтая сжаться на чужом горле.

Покинув покои императрицы, цесаревич кивнул сыну:

– Что ж, жду тебя в Гатчине, – его тон был подчеркнуто ровным, но лицо то и дело кривила судорога. – Собирайся и приезжай. Я еду немедленно, ни минуты лишней в этих стенах проводить не хочу.

Алексей шагнул вперед.

– Ваше высочество, я…

– Ты оставайся с Александром, – цесаревич на него даже не взглянул. – Поговорим, когда приедете.

Он ускорил шаг и скрылся за поворотом. Алексей беспомощно проводил его взглядом. Повернулся к Александру.

Тот снова был бледен: разгоревшийся было румянец потух, взгляд – тоже.

– Не дай бог мне еще раз оказаться между ними в разгар ссоры, – пробормотал Александр. – Между молотом и наковальней лежать легче. – Он покачал головой. – Идем скорее. Соберусь я быстро, к полудню уже будем в Гатчине.

Глава 21. Право крови

Сборы и впрямь завершились быстро, хотя Константин старательно путался в ногах у снующих туда-сюда слуг.

– Поверить не могу! – обернулся он к брату. – После всего этого ты не только нагоняй не получил, так еще от бабушки, чего хотел, добился. Разве это честно?

– Лучше бы порадовался за меня, – Александр в последний раз перебирал оставленные в письменном столе бумаги.

– Чего мне за тебя радоваться? Ты и так вечно получаешь все, чего душа пожелает, – Константин надулся было, но тут же снова покосился на брата. – Но ты же часто будешь приезжать? Без тебя все придворные дамы с ума сойдут от тоски.

– Ну так побудь благовоспитанным кавалером и повесели их вместо меня.

– Я? Да вот еще! Меня такие глупости не интересуют. Выпроси лучше у бабушки, чтобы и меня поскорее отпустила. Видеть дворец уже не могу!

Когда двинулись в путь, солнце стояло уже высоко. Во дворце их несколько раз останавливали разодетые вельможи, пристававшие к великому князю с вопросами: «Как, в самом деле уезжаете в Гатчину?», «Право же, ваше высочество, себя не цените, так хоть бы жену пожалели, куда же она без вас?», «Ну а двор-то без вас как померкнет! Как только ее величество согласилась?». Липли и липли как назойливые мухи. Но Александр на все отвечал мягкими улыбками и шелковыми любезностями. Хватает же терпения…

Стоило им оказаться в карете, улыбка Александра потухла. Снова стало заметно, что ночью он почти не спал.

Алексей не удержался:

– Во дворце к вашему высочеству всегда так пристают?

– Пристают? – Александр вяло усмехнулся. – Это называется «светская беседа».

– Это пустая болтовня, а не беседа, – тревоги изнурительной ночи разучили его следить за языком.

– Ну да. Не будешь же каждому встречному изливать душу.

– Можно не изливать душу и говорить о деле.

– И всегда говорить о делах? – усмешка Александра стала шире. – То-то ты вечно такой смурной. Попробуй как-нибудь поболтать с людьми о пустяках, вдруг понравится?

– Сомневаюсь. Да и люди обычно не горят желанием со мной болтать.

«К счастью».

Карета подпрыгнула на ухабе, и Алексей тотчас вернулся мыслями к своей незавидной участи. Может, все и закончилось сносно, но допущенные им ошибки никуда не делись.

– Ты вечно хмуришься, вот с тобой и боятся заговаривать. Ни разу еще не видел, чтобы ты улыбался.

– Сегодня было не до улыбок.

– Но сейчас-то уже можно? Ну давай, что ты?

Алексей поморщился.

– Хватит вам меня дразнить, ваше высочество.

Александр рассмеялся:

– Не могу, это весело. Ты же не злишься?

Злиться не получалось. Наверное, слишком устал.

Германа в Овальном кабинете не было. Алексей усмотрел в этом дурной знак – старый наставник часто сглаживал вспышки великокняжеского гнева. Цесаревич сидел за столом: справа большой портрет покойного императора Петра Федоровича, слева ряд картин поменьше – здесь были и Петр Великий, и его вечный соперник шведский король Карл Двенадцатый, оба – прадеды цесаревича. А