Она встала, машинально оправляя юбку, хотя ткань с утра и так сидела безукоризненно. Каждый её жест казался механическим, словно в ней включили неуклюжего марионеточника, с кривыми дёрганьями натягивающего нитки. Она смотрела на него через зал с тяжёлой, давящей похотью, будто преступница, которую вытолкнули на площадь для публичного позора.

Сама атмосфера вокруг словно сжалась в тугой, кривляющийся кокон: столы накренились, стулья ухмылялись, а воздух, пропитанный офисной пылью, медленно вертелся вокруг неё, как злопамятный циркач с ржавым обручем. Она шла вперёд, чувствуя себя не живым человеком, а марионеткой, не способной ни остановиться, ни отвернуть в сторону, прекрасно понимая, что обратной дороги уже не будет.

Славик что—то печатал, кривя губы и морща лоб так усердно, словно решал задачу спасения человечества. Его плечи подрагивали в каком—то странном ритме, как у куклы, которой натянули слишком короткие нитки. Он время от времени смешно подпрыгивал на стуле, будто получал невидимые пинки судьбы под зад.

Его уши, как всегда, были красными – не просто красными, а пылающими, словно два миниатюрных маяка, отчаянно сигналящих: "Спасите! Меня ведут на заклание!" Но Славик, кажется, не замечал надвигающейся катастрофы, увлечённо печатая очередной бессмысленный отчёт в этом театре абсурда.

Валя вдруг заметила: пальцы у него красивые. Длинные, тонкие, с лёгкими мозолями от ручки. И этот абсурдный факт почему—то сделал всю ситуацию ещё постыднее.

"Это же не про любовь," – напомнила она себе. "Это про выживание."

И чем ближе она подходила, тем отчётливее понимала: вот оно. Её последний шанс на жизнь. На то, чтобы не раствориться в вечности как никому не нужная оболочка с арендованным голосом в голове.

Кляпа вальяжно закинула в её мысли очередную ехидную реплику:

– Ну что, Валюша, пошли оформлять контракт? Только без подписей! Нам достаточно капли энтузиазма – и в бой!

Славик поднял глаза. В них была смесь удивления и такой неподдельной радости, что Валя на мгновение почувствовала себя последней сволочью на планете.

Он улыбнулся – неловко, по—детски, с каким—то трогательным недоумением. И Валя, как загипнотизированная, улыбнулась в ответ.

В офисе всё шло по плану ровно десять минут. Валя даже успела обмануть саму себя лёгкой иллюзией, что день пройдёт тихо и без эксцессов. Она сидела, делая вид, что работает, перебирая документы и бросая краем глаза осторожные взгляды на Славика, который печатал с видом человека, рассчитывающего выиграть Олимпиаду по машинописи.

Всё шло ровно, гладко, словно фарфоровая чашка по столу, еле слышно скользящая по полированной поверхности, пока в офис не зашла Жука—Собчак. Не просто зашла, а буквально влетела, как молния в банку с огурцами, вызвав такой переполох, что сотрудники повыскакивали с мест, опрокидывая стулья, роняя бумаги и спешно прихорашиваясь.

Кто—то судорожно застёгивал пиджак, кто—то лихорадочно проверял, не торчат ли у него уши из—за наушников, а кто—то пытался спрятаться за монитором, изображая статую полной административной невинности. Вид Жуки—Собчак – в своём сверкающем серо—металлическом костюме, с прической, натянутой до звона струн, и лицом, способным расплавить банку супа взглядом, – мгновенно стер всю обыденность с лиц офиса. Даже плюшевый кактус на ресепшене виновато поник.

Все бросились брать у неё автографы, расталкивая друг друга локтями, сбивая стулья и папки с отчетами. Одна дама из бухгалтерии, всплеснув руками, чуть не выронила свой айпад, другая деловито тянула Жуке под нос блокнот с розовыми сердечками на обложке. Кто—то извлёк из кармана мятый клочок бумаги, кто—то писал на ладони, а особо ретивые вцепились в журналы о моде, выуженные непонятно откуда.

Атмосфера напоминала школьный концерт, где директор случайно оказался похож на звезду Голливуда. Жука—Собчак гордо принимала овации, резко став в три раза выше ростом, словно под надувным куполом тщеславия. Сотрудники толпились перед ней, вертясь, хлопая глазами, и восхищённо причмокивая, как туристы, впервые увидевшие живого слона в вестибюле офиса.

Валентина моментально оценила уровень угрозы: шкала тревоги в её голове мигнула ярко—красным, запиликала, затрещала, будто старый факс, забившийся истеричными сообщениями о конце света. Внутри неё что—то вскрикнуло, подпрыгнуло, налетело на стенки сознания и затряслось, как пойманная в банку оса.

В голове закрутился парад кривляющихся мыслей: "Беги! Прыгай в окно! Притворись тумбочкой!" Одновременно с этим воображение рисовало шевелящийся счётчик бедствий: каждая секунда промедления добавляла очки к грядущему позору. Валентина металась глазами, чувствуя, как пот вонзился в спину холодными иголками: будто весь офис залили липкой, сладковатой тревогой, в которой можно было застрять, как муха в сиропе.

Славик, в лучших традициях паникёров, именно в этот момент ловко опрокинул чашку кофе на клавиатуру. Струя тёмной жидкости стремительно растекалась, заливала пробелы между кнопками, будто улавливая общий нервозный настрой помещения. Стол под ним жалобно скрипнул, а сам он замер с выражением лица, напоминающим собаку, которую застали за разгромом хозяйской кухни.

Валя не колебалась ни секунды. В голове у неё нечто завизжало, вскипело и выпихнуло её из кресла с такой скоростью, что стул жалобно скрипнул, а папка с документами разлетелась по полу, как пух одуванчика.

Она вскочила с места, как пружина, перекрутившая сама себя, запнулась о ножку стола, отплясала неуклюжий танец на месте и, наконец, с силой схватила Славика за рукав, словно спасательный круг в шторм. От неожиданности Славик дернулся, будто его ударили током, а клавиатура пискнула в последний раз под весом его локтя. Валентина, раздувая ноздри и сверкая глазами, потянула его на себя, причём так решительно, что Славик едва не опрокинул монитор. И воскликнула на одном дыхании, таким голосом, словно объявляла тревогу военному гарнизону:

– Славик, только ты можешь меня спасти!

В голосе звучала такая искренность, что даже рыбы в аквариуме замерли бы от сострадания, прильнув к стеклу с выпученными глазами. Славик, как комично подстреленный цыплёнок, сначала дёрнулся вбок, потом споткнулся о ножку стола, зацепил локтем мусорную корзину, из которой, как по заказу, посыпались обрывки бумаг и сломанные скрепки. Он позволил утянуть себя прочь, не в силах сопротивляться, беспомощно размахивая руками, словно пытался уплыть на суше.

Валя, с лицом самурая перед последним боем, тащила его через зал, петляя между столами, спотыкаясь, ловя равновесие, налетая на углы, словно катастрофа в сером костюме, которую никакая сила уже не могла остановить. Сотрудники, сидевшие вдоль их пути, отодвигались, шарахались в стороны, глядя на них с таким выражением, будто наблюдали приближение офисного урагана, перед которым не спасёт ни знание пожарной инструкции, ни запасной выход.

Кто—то недоумённо приподнял бровь, так высоко, что она словно пыталась соскользнуть с макушки.