– Ну, поздравляю, космическая нимфа, – раздалось в голове с интонацией усталой учительницы, проверившей шестьдесят четыре сочинения, и каждое – хуже предыдущего. – Миссия официально в заднице. Ты справилась, как молоко с диетой.

Кляпа не звучала ни весело, ни ехидно. Больше похоже было на существо, которому подарили телесную оболочку и тут же заставили в ней жить среди идиотов.

– Не начинай, – отозвалась Валя сквозь зубы, не отрывая взгляда от кружки, в которой кофе колыхался как последнее достоинство. – Я вообще не просилась быть в этом цирке.

– Ага, конечно. Просто однажды заснула, проснулась – а тут я, галактическая фея оплодотворения, с задачей заселить галактику через твою депрессивную промежность. Классика!

Валя отставила чашку. Горячая керамика обожгла пальцы, и на секунду ей захотелось обжечь язык, губы, горло – чтобы хоть где—то ощущать контроль. Даже если это контроль над ожогом.

– Я на тебя не подписывалась. Ты сама влезла. Без спроса. Нарушение границ, вторжение, неоплаченная аренда тела – ты вообще понимаешь, сколько тут юридических проблем?

– Милая, твоё тело – это не отель. Оно даже не хостел. Оно – киоск «Союзпечать» на автовокзале. Пыльный, кривой, с обрывками объявлений, и всё время в ремонте. Никто туда не хочет, но иногда забредают. Так что не строй из себя особу.

Валя закатила глаза, но не так, чтобы выразить недовольство – просто они сами туда полезли, как в обморок.

– Я пыталась. Пыталась соблазнять. Скакала на Паше как дрессировщица без хлыста. Устраивала «карьерные тимбилдинги» в Суздале, участвовала в кулинарных оргиях…

– Ты участвовала, как тушёнка участвует в походной каше. Просто лежала и распадалась.

– И кто в этом виноват?

– Я? Я – инструктор. Ты – исполнитель. И если ты – электродрель без мотора, не надо жаловаться на стену, в которую ты не можешь ввинтиться.

Валя прикусила губу не из кокетства, а от бессилия – это было единственное движение, которое не требовало усилий, но хотя бы как—то сигнализировало, что она ещё жива, несмотря на то, как всё гудело внутри, словно её нервы попытались запеть хором и забыли слова. Кляпа знала, куда бить, и тыкала туда с точностью старшего контролёра отдела боли, действовала не по инерции, а с мастерством, отточенным межгалактическими тренировками.

– Ты думала, что будешь как в кино: лёгкий стриптиз под саксофон, потом – вуаля! – зачатие. А у нас тут нормы, протоколы, индексация по зачатию. У тебя график на двоечку, межгалактический отчёт провален, и, между прочим, тебя никто уже не хочет. Даже я.

– Прекрати.

– Поздно, Валь. Нас вычеркнут. Системе не нужны провалы. У нас, между прочим, планета. Там Жука сидит. А она…

Голос Кляпы осёкся.

– Кто такая Жука?

– Надзор. Контролёр. Инспектор от главного штаба.

– И?

– И, если она поймёт, что я не справляюсь… тебя утилизируют.

– Простите, как?

– У—ти—ли—зи—ру—ют. Не убьют. Удалят из биосистемы. Вернут на запчасти. Расщепят. Как провалившийся проект. Как некачественную капсулу.

– Э…

– Ага. Так что, если ты думала, что унижение в Суздале – это дно, то добро пожаловать на следующий уровень. Нас сейчас будут проверять. И поверь мне – она уже в пути.

Валя замерла. Даже кофе перестал пахнуть. Где—то на уровне селезёнки зашевелилось липкое, тяжёлое, тревожное. Как будто кто—то начал полировать её страхи изнутри.

– Кляпа?

– М—м?

– А она… страшная?

– Внешне – как Собчак в эпоху безработицы. А по сути – как Собчак, у которой отняли микрофон, камеру и право говорить. То есть – чистая ярость, при этом без возможности самовыразиться. Понимаешь, да?

Валя не ответила.

Кухня снова наполнилась тишиной, но уже не будничной, а тревожной. Как в кино, когда герой понимает, что за ним следят, а он сидит в халате, пьёт кофе и ничего не может изменить.

Раздался звонок в дверь. Не требовательный, не тревожный – скорее, такой, с каким стучат в двери на телевидении, когда хотят взять интервью у мужчины, закопавшего холодильник в огороде. Валентина, всё ещё в халате и с выражением «я только что узнала, что меня нет в завещании», доползла до дверного глазка, взглянула – и отпрянула, как ошпаренная.

На пороге стояла Ксения Собчак. Не стилизованная, не пародийная, а настоящая. В полный рост. С иголочки. Очки – размером с лобовое стекло, губы – как логотип премиального авто, костюм – идеально сидящий и словно говорящий: «Я судилась с людьми за меньшие ошибки, чем твой халат».

– Это шутка, – прошептала Валя, и на всякий случай ущипнула себя за бедро. Бедро обиделось, но не исчезло. Всё было по—настоящему.

Валентина, пересилив панику, повернула засов, отперла замок, щёлкнула цепочку и дрожащей рукой распахнула дверь. Собчак тут же шагнула внутрь, как будто входила не в чужую квартиру, а в студию на прайм—тайм. Так заходят не гости, а налоговые инспекторы с предписанием на досмотр и аллергией на запах лука.

– Прекрасно, – сказала Ксения, окинув прихожую взглядом, в котором заключалась целая диссертация по теме «Зачем вы живёте, если живёте вот так».

Валентина попятилась, словно перед ней материализовалась не медиаперсона, а сама Система. Та самая, которая никогда не прощает ошибок.

– Простите… э… – попыталась начать она, но слова застряли в горле, как котлетка на корпоративе.

– Не извиняйтесь, – оборвала её гостья с голосом, будто она годами комментировала судебные процессы на марсианском телевидении. – Это не улучшит план.

Пока Валентина пыталась понять, какой именно план испорчен и почему в квартире стало пахнуть дорогим парфюмом и разочарованием, Собчак уже прошла вглубь, оценивая всё вокруг с выражением лица, которое обычно делают, когда видят таракана в театральной ложе.

Взгляд задержался на диване, перескочил на кухонный стол, где стояли крошки от пряников и кружка с разводами, и наконец остановился на стене с оторванной наклейкой в форме сердечка.

– Живёте в стиле «контролируемый коллапс», – сухо подытожила она, и достала из кармана пульт. Да—да, самый обычный пульт. Но его появление в руках Ксении Собчак несло нечто более зловещее, чем любой шпионский чемоданчик.

Валентина замерла у стены, как муха под прицелом тапка.

– Можно… узнать, кто вы? – выдавила она, чувствуя, как в ушах стучит кровь и остатки здравого смысла одновременно.

Ксения задержала взгляд на Валентине, слегка наклонила голову и наконец заговорила – тем же голосом, но с новым оттенком, металлическим и строгим:

– Меня зовут Жука. Контролёр второго уровня надзора с планеты Кляпы. Я вселилась в тело Ксении Собчак – это решение было продиктовано необходимостью использовать максимально узнаваемую и авторитетную фигуру для выполнения надзорной миссии. Это тело временное, но функционально оптимальное для