Адмирал Головин встал и сказал что-то невнятное, мол, если будет приказ, то мы, конечно же… Но так, чтобы уж наверняка победить, — это мы скорее всего не выдюжим. Но если надо, так да.

— Прошу простить меня, что встреваю, но в ближайшее время наш флот может рассчитывать на пополнение из двух линейных кораблей и двух фрегатов, — сказал я.

— Это где же вы возьмёте корабли? А где возьмёте экипажи? — резко оживился адмирал Головин.

— В Бристоле покупаю и в Амстердаме. Покупаю сразу с командами, обещано подобрать охочих людей и даже офицеров. Но я бы посоветовал разбавить русскими морскими офицерами и матросами. Корабли придут к нам под голландскими и английскими флагами, как только позволит навигация, — сказал я.

Да, подобная покупка кораблей обошлась в очень кругленькую сумму. Если бы мы строили самостоятельно, то стоимость потраченных средств была бы более чем в два раза ниже. И, конечно же, нам не продавали новейшие линейные корабли и фрегаты.

Здесь имела место быть очередная финансовая афёра. Когда пришли сведения о том, что русский флот героически, но проиграл сражение шведам. И когда всему российскому обществу было заявлено, что причина не в том, что у нас плохие офицеры или матросы: у нас просто намного меньше кораблей, чем у северного соседа. Они нас, дескать, задавили количеством. При этом же шведы потеряли столько же вымпелов, сколько и мы. Частично последнее утверждение было неверным, так как всё-таки у нас потери больше. Но обывателям об этом знать не нужно.

Так что начался новый виток сбора денег. И теперь мы всем миром создаём новый флот. Триста пятьдесят тысяч рублей — огромные средства — пошли на то, чтобы купить у голландцев и англичан четыре корабля и нанять их же экипажи. Там и взятки были, и уговоры. И, между прочим, без Остермана я такую проблему не решил бы. Он просто не знает, что деньги найдены, потому и корабли скоро должны быть.

Да и вовсе повезло нам в том, что в Европе назревает новая война, а Россия, как ни крути, особенно после того, как малыми силами и концентрируя основные войска на юге своей державы, смогла отбить нападение всё ещё считавшейся не такой уж и слабой Швеции. После этого авторитет нашей империи даже укрепился.

Так что с нами в некоторой степени заигрывают, ведь мы так и не определились окончательно, на какую сторону встать в случае конфликта. Более того, Пруссия, которая и собственного флота почти что не имеет, высказала желание построить для нас три линейных корабля. Да, опять же за немалую сумму, но все европейцы сочли, что если мы уж покупаем в два или три раза дороже старые подержанные корабли, то будем не против закупиться и новыми задорого.

Рачительные прусаки, считающие каждую копейку, решили на этом деле заработать. Ну а также они ещё и рассчитывают на то, что получится заработать политические дивиденды. Ведь, по всему видно, что Российская империя станет на сторону австрийцев, если Пруссия вступит в войну с Габсбургами. А тут, мало ли… Не сразу, например, начнет воевать, даст возможность пруссакам решить часть своих территориальных вопросов. Ту же Верхнюю Силезию у Австрии забрать.

Услышав такие новости, понимая, что единственной сложностью теперь остаётся укомплектование кораблей (что тоже сложно, но с учётом уже имеющихся команд сделать куда как проще), Головин оживился.

— Ваше Великое Высочество, смею заметить, что из Архангельска выйдет немалая эскадра из пяти линейных кораблей, двух фрегатов и ещё двенадцати вспомогательных судов или судов более низкого ранга, — добавил к общей картине немного красок адмирал Головин.

На самом деле, очень спорное и очень сложное мероприятие. Чтобы провести корабли в Петербург из Архангельска, нужно либо подвергнуться опасности и не дойти всем составом. Навигация не из легких. Либо же совершить авантюру, подобную тому, как это сделал Пётр Великий, протащить корабли по земле в Балтику.

Вот только уже проводились подсчёты, и мы с Головиным думали о том, чтобы из Архангельска перевести корабли в Петербург по земле. По всему видно, что подобное мероприятие Петру Великому во время Великой Северной войны далось неимоверными усилиями, и всё висело на волоске.

— Так давайте же заключим со шведами мир! Столько опасностей! Или хотя бы начнём переговоры. Генерал-лейтенант Норов, разве вы не способны захватить одну-две шведские крепости в ближайшее время, чтобы улучшить наши переговорные позиции? — с претензией в голосе спрашивала Елизавета Петровна.

— Ваше Высочество, если мы сейчас обождём и ударим месяца через два, то имеем шанс на куда как больший успех. Нынче идёт формирование новых частей и соединений, а также сразу трёх дивизий. Солдат и офицеров необходимо подучить, а ещё важно дождаться поставок нового вооружения с демидовских заводов, — сказал я.

— А ещё вы спешите отправиться в Хиву. В который раз уже спрашиваете у меня дозволения, — и вовсе раздражённо и даже зло говорила Елизавета Петровна.

Да, как только, пусть и временно, решился вопрос со шведами, я стал готовиться к отправке в Хивинское ханство. Более того, даже в газете вышла статья о том, что персы оказались вероломными и что они сейчас ведут уже на заключительном этапе сепаратные переговоры с Османской империей, нарушая договор с Россией. И на этом фоне намекалось, что у Персидской державы не всё так в порядке с соседями и что Россия могла бы чуть более активно участвовать в том, чтобы чужими руками наказывать предателей.

Наверное, эти статьи стали одними из первых, где была подана аналитика и серьёзное рассуждение на политические темы. Знаю, что это вызвало некоторое негодование у Андрея Ивановича Остермана. Но, по всему видно, канцлер начал использовать инструмент прессы в том числе и для своих нужд. Там уже и его мысли проскальзывают. Ну а России нужны еще газеты и журналы.

— Всё, господа, разболелась голова, не могу я более находиться здесь. Знаю, что ещё хотели поднять вопрос медицины, но уж тут без меня. И без того хватает забот, — сказала Елизавета Петровна, тут же резво поднялась со своего стула, словно бы кто-то перца насыпал на него, а она сидела своим голым задом.

И невероятно быстро огромными шагами вышла из зала заседания Государственного Совета.

А уже через двадцать минут с докладом выступали лейб-медик Фишер и руководитель только