В конце коридора находилась лестница в подвал. Внизу запах стал резче и тяжелее, кислорода почти не было, и я почувствовал, что задыхаюсь. Не запах, а гнилостная вонь, даже стража прикрывала носы рукавами. Освещение — несколько жировых светильников, на полу та же солома, потолки низкие, мне пришлось нагнуть голову. Возле выхода стоял стол, рядом нары, на которых лежал человек. Невысокий, крупный, с большим животом. Лица я не видел, но когда он поднялся и взял в руки светильник, вздрогнул.

Квазимодо!

Не уверен, что он на сто процентов попал в портретное описание Виктора Гюго, но и того, что имелось, вполне хватало. К тому же, по сюжету Квазимодо родился в Реймсе, и если это не он сам, то явно кто-то из его предков.

— Ещё что ли одного привели?

И голос мерзкий, будто желчь из клоаки. По коже побежали мурашки брезгливости, в горле запершило и я закашлялся.

Квазимодо поднял светильник выше, разглядывая меня, причмокнул.

— Молодой совсем… Ну пошли что ли, чё ж теперь.

Он взял со стола связку ключей и шаркающей походкой двинулся по очередному коридору.

Подвал когда-то использовался в качестве хранилища для продуктов, может быть, для вина, но со временем донжон потерял свои первоначальные функции и ему присвоили новый статус. Всё лишнее убрали, разделили пополам и установили решётки, оставив между ними неширокий проход. Получилась тюрьма: с одной стороны мужчины, с другой женщины и дети. В полумраке сложно было определить количество сидельцев, люди старались продвинуться ближе к решётке, потому что воздух здесь был чуть чище. Я убедился в этом, когда Квазимодо, звякнув ключами, открыл дверь и втолкнул меня внутрь. Толчок получился сильный, я пролетел несколько метров, зацепился за кого-то и упал. Сразу посыпались проклятья и пожелания скорее сдохнуть. Ну, мы ещё посмотрим, кто из нас быстрее помрёт.

В коридоре висели светильники, свет хоть и слабый, всё же позволял разглядеть убранство камеры. Не возьмусь сказать, сколько человек здесь находилось, но явно больше, чем положено по СНиПу26. Земляной пол присыпан гнилой соломой, на стенах сырость, в воздухе туман испражнений и человеческой скорби. Я ринулся назад к коридору, но меня схватили за ворот и отбросили к дальней стене.

— Куда прёшь, недоносок? Место у решётки заслужить надо.

— Так его, Поль, так, — прошамкал кто-то беззубый. — Придут и сразу прутся. Нет бы спросить, чё да как, узнать, а то вон, сразу им всё лучшее. А люди тут годами сидят.

Я никого не собирался спрашивать. Первое и единственное правило, если хочешь выжить, иди по головам. Я наглядно это демонстрировал на турнирах, не жалея слабых соперников, то же самое показал кабанам Жировика, будь он трижды проклят, падла, а ныне поставлю на место этих доходяг подвальных. Я разглядел силуэт человека, отшвырнувшего меня: худой, высокий, волосы длинные и, кажется, седые. Он стоял спиной к проходу, чуть расставив ноги. Я шагнул к нему, поднял руки и только сейчас до меня дошло, что на фоне последних событий совершенно отключился от реальности и забыл… руки-то скованы кандалами!

Замах не получился, и удар пошёл по касательной. Хотел выполнить свинг, а вышел кривой хук, которым я даже не дотянулся до противника. Впрочем, я бы так и так не дотянулся. Под ноги мне бросились сразу трое, дёрнули, опрокинули на пол и навалились сверху — не вырваться. Длинноволосый присел на корточки, взял меня за ухо и потянул на себя. Я зашипел от боли, а он проговорил назидательно:

— Запомни, сынок, здесь нет ни дворян, ни простолюдинов, ни бедных, ни богатых. Хочешь занять лучшее место? Заслужи. Будь сильнее, хитрее и никому не верь.

Он похлопал меня по щеке и поднялся.

— Поль, — снова подал голос беззубый, — а мальчонка-то, вишь, буйный. В кандалах, да ещё и укороченных, — и уже мне. — Чем заслужил такое уважение?

— Не знаю, — прохрипел я, — я вообще смирный по натуре, мухи не обижу.

— Оно и видно.

Поль покачал головой и выдохнул:

— Ладно, отпустите его. Посмотрим…

Что именно «посмотрим», он не сказал.

Глава 13

Я надеялся, что в первый же день меня отведут на предварительные слушанья, потрясут пальчиком и отправят домой до суда. Знания по юриспруденции показывали именно этот вариант. Но прошёл день, второй, третий, а картинка не менялась: всё те же стены, та же солома, сокамерники, вонь, крысы. Единственное изменение — от стены мне позволили переместиться в центр камеры. Не скажу, то воздух здесь был чище, но это первый шаг в сторону решётки.

Камера была большой, однако прилечь, вытянув ноги, получалось не всегда. Народу втюхали внутрь человек сто пятьдесят, как там на женской половине — не знаю. Гул от кашля, стонов и разговоров тянулся по коридору длинным нескончаемым раздражителем. Иногда он становился чуть оживлённее, что означало приём пищи. Кормили два раза в день. Заключённому полагалась плошка разваренного несолёного гороха и столько же воды. Два раза в день. Меню не менялось. Не удивительно, что все здесь такие худые. Впрочем, если есть родственники, способные и, главное, желающие, улучшить твой рацион, то можно было получить что-то более питательное. Таких счастливчиков было не много и я оказался в их числе. Баландер под присмотром Квазимодо выкрикивал моё имя и к традиционному гороху подавал кусок хлеба, луковицу и яблоко. Луковицу я отдавал Полю — своеобразная плата за спокойную жизнь. В первый день я пытался что-то продемонстрировать, показать характер, боевые навыки, но Поль наглядно как щенка ткнул меня в мою неправоту и научил основной житейской мудрости: чтобы не думать, что во сне тебя поимеют, заплати и спи спокойно.

Присматривал за арестантами Квазимодо. Наверх он поднимался редко, как поведал мой шепелявый друг, исключительно для выполнения другой своей обязанности — палача. В этом деле наш тюремщик не знал конкуренции, настоящий виртуоз. Но казни случались не часто, лишь после судебных сессий, которые за редким исключением проходили дважды в месяц. Остальное время Квазимодо посвящал арестантам. Он прогуливался по коридору, мог часами сидеть на полу, скрестив ноги по-турецки, и следить за камерной жизнью. Если что-то происходило — драки, споры, прочая ересь — никогда не вмешивался. Хоть убивайте друг друга, ему будет по… Следил за нашей жизнью как за реалити-шоу по телевизору. И всё время улыбался.

Но такое случалось