– Ну… – протянул дежурный, – это не совсем уголовное.

– А если она выберет несовершеннолетнего? Или пенсионера? Или депутата?

Тишина повисла в комнате с такой выразительностью, будто там одновременно отключили свет, звук и здравый смысл. Викторыч вздохнул и поднялся.

– Ладно, – кивнул дежурный, поднимаясь с кресла и на ходу надевая китель. – Заявление примем. Я вызову психиатрическую помощь, без обид. Вы – вменяемая, но слишком внятная. Нам надо, чтобы вас посмотрели. Просто формальность.

Он подошёл к телефону, набрал внутренний номер и коротко бросил в трубку:

– Девятый участок, приёмная, вызов психбригады. Женщина, тридцать лет, жалобы на вторжение внешнего разума и принудительное половое поведение. Нет, не агрессивная. Да, разговаривает спокойно. Нет, не сопротивляется. Да, сидит. Да, осознаёт. Да, понимает. Нет, не пьяная. Ждём.

Он повесил трубку и вернулся к стойке, глядя на Валю поверх очков.

– Пока не вставайте, не разговаривайте по телефону и не смотрите никому в глаза. На всякий случай. Вдруг у вас взгляд заразный.

– Я что, заразная?

– А вы уверены, что нет?

Дежурный открыл шкаф и достал из него старенький бланк заявления. Подал его Викторычу, но тот вернул.

– Пиши сам. У тебя почерк лучше. А я пока схожу… – он замялся, посмотрел на Валю, – …проветрю.

Когда Викторыч вышел, Валя осталась наедине с дежурным. Он молчал. Она тоже. Потом он вздохнул.

– А вы знаете, – сказал он, – у меня мать в своё время утверждала, что в неё вселился дух Осипа Мандельштама. Писала стихи в платочек, воровала в аптеке градусники. А потом вышла замуж за главврача.

– За лечащего?

– Нет, за того, кто первый её из отделения вытащил. Он сказал, что это или любовь, или героизм. А потом они пятнадцать лет жили душа в душу.

Валя хмыкнула.

– Думаете, и у меня что—то наладится?

– Не знаю, – пожал он плечами. – Но, честно говоря, среди всех сумасшедших, что к нам приходили, вы – самая организованная. Даже с тем, что вы заявили. Сексуальное доминирование и репродуктивные приоритеты – не самое худшее, что я слышал. Одна тут говорила, что в неё поселилась Жанна Бадоева. Вырезала из картона чемоданы и пыталась уйти в отпуск через окно.

– И что?

– Мы ей дали направление в тревел—агентство. Пусть там разбираются.

Они оба засмеялись. Первый раз за всё время.

– А если серьёзно, – тихо добавила Валя, – вы мне верите?

– Не знаю. Но вы здесь. Вы пришли. Вы не врёте. А остальное – пусть врачи думают. Мы ж не космонавты.

Из коридора послышался щелчок двери и лёгкие шаги. Дежурный поднялся, подошёл к пульту.

– Скоро приедут. Хотите воды?

– Можно. Но только если она не из тех бутылей, что доставлял мой курьер.

Он усмехнулся, наполнил пластиковый стакан.

– Ну, держитесь. Сейчас начнётся. У них на смене сегодня женщина. Молодая. Очень рациональная. Она не верит ни в что, кроме диагнозов.

– А если я ей понравлюсь?

– Вот это уже проблема. Тогда вы поменяетесь с Кляпой местами – и она будет жаловаться, что её захватила Валя.

На этом они снова замолчали. Пауза была тёплая, почти домашняя.

– Знаете, – вдруг сказала Валя, – если бы всё это не было так стыдно, я бы даже нашла в этом что—то… освобождающее.

– Я вас не осуждаю, – ответил дежурный. – Честно. Просто я б на вашем месте написал бы книгу. «Как выжить, когда ты – биоплатформа для межзвёздного секса».

– А что, – кивнула Валя, – идея хорошая. Вторая часть – «Как подать в суд на собственную половую жизнь».

Они засмеялись снова. Громче. И когда в приёмную вошёл психиатр – в строгом костюме, с планшетом и острым взглядом – оба выглядели совершенно спокойно. Как будто разговаривали о погоде. Или о кошках.

Но внутри Вали уже снова зашевелилось знакомое ощущение, как если бы кто—то потянул шторы изнутри головы. Это не был страх, не была паника – это было предчувствие речи. Реплика собиралась, медленно, с расстановкой, с той самой хищной иронией, которая звучала не в голове, а где—то ближе к ключицам. Она знала этот голос. Знала интонацию. Знала, что через секунду он обязательно выскажется, выбрав самый неподходящий, а значит, идеальный момент.

Валя сидела, как натянутая струна, которая почему—то ещё не лопнула. Пластиковая скамейка под ней скрипела, как старая парта, в которую по очереди врезались все уроки жизни. Сумка на коленях сжата, словно контейнер с последней надеждой. Она не двигалась – не потому, что не могла, а потому что любое движение, казалось, могло всё испортить. Вдруг подумают, что она буйная? Или, хуже того, неуравновешенно вежливая?

Где—то за дверью кто—то кашлянул. Потом снова тишина. В голове – гул, будто включили радиоприёмник и забыли поймать волну. И вот на этой частоте страха, стыда и остаточного позора снова включилась та, кого она бы с удовольствием отправила в блокировку на всю жизнь.

– Ну что, дорогуша, устроила шоу? – голос Кляпы был ленивым, тягучим, почти мурлыкающим, как у актрисы, у которой в графике сегодня только вечерний эфир. – Полиция, психиатры… Осталось ещё телешоу, пара подкастов и гастроли по психиатрическим клиникам. Или хотя бы пресс—тур. Ты ж теперь персонаж.

Валя чуть наклонила голову, будто проверяла, не слышит ли её кто—то ещё. Но никто не реагировал. Она шептала губами, едва заметно.

– Замолчи. Просто… замолчи.

– Ой, только не надо этой мученической интонации. Ты выглядишь, как мешок с тревожностью в скидочной упаковке. Я бы тебя сама уложила в каталку. С ленточкой. Но пока скорая едет – ты моя. На все сто. Даже голос. Особенно голос.

Голова Вали чуть дрогнула. Веки налились тяжестью, как будто глаза пытались спрятаться внутри. Каждый вдох шёл с усилием. Горло сжималось, как будто внутри стоял кулак. Она вжалась в спинку скамейки, прижимая сумку к животу, будто это могло остановить бурю.

– Мне не нужен психиатр, – подумала она, – мне нужен экзорцист. Или бабка из деревни. Или хотя бы горячая ванна с солью.

– Валерьянка, – подсказала Кляпа. – Вот это по—нашему. Прямо в вену. Или внутримышечно. Хотя я, если честно, предпочитаю гормональный коктейль с паникой, лёгкой виной и тоской по нормальности. То, что ты сейчас излучаешь, – просто афродизиак. Я чувствую, как где—то в соседней галактике одинокий капитан уже достаёт анкету на тебя.

– Ты испортила мне жизнь, – прошептала Валя, не открывая рта. – Я была нормальной. Я была… невидимой. Никто не приставал. Никто не запоминал. Я могла пройти мимо