— И я рад, что такой могучий воин рядом. И ты должен знать, и другим сказать, если спросят, что мы не сбежали от войны. Мы лишь попросили у Господа Бога время, чтобы подготовиться и воевать дальше, — решил я сделать своё признание.

Неожиданно воин подошёл ко мне, обнял за плечи, троекратно поцеловал. Да, в этом времени люди не стесняются выражать свои эмоции. Но это если только дело не касается женщин. Хотя и здесь немало отличий от того, что происходит в будущем.

Я подошел к зверю. Да, матерый. Откормился медведь знатно. Может и у нас получится с голоду не помереть? А еще…

— Мстивой, поди сюда! — сказал я, заместитель тут же оказался рядом. — Посмотри…

Я указал рукой в сторону медведя. Объяснять, на что именно нужно обратить внимание, не пришлось.

— Стрела. Вот тут… — Мстивой указал на заднюю лапу зверя. — Прошла по касательной. А вот тут, в боку не наши раны, рогатиной уже кто-то хозяина тревожил.

— Вот и я о том же, — сказал я. — Смотреть нужно, искать людей. Видимо, что нас уже нашли и увидели. Что рассмотрели — вопрос. Так что, Мстивой, ты займись этим. Хоть что делай, но я знать должен, кто живет около нас, кто этого медведя подранил и разбудил, скорее всего.

— Узнаю! — пообещал мне ратник.

Возвращались в поселение мы без добычи. Мстивой сказал, а я с ним согласился, что мы и так работу проделали большую и обезопасили поселение от медведя. Так чего нам ещё напрягаться и тащить его.

Община уже не спала, хоть рассвет ещё и не забрезжил. Кстати, я оценил меткость арбалетчика. И пусть на белоснежном покрове тёмная громадная фигура медведя была отчётливо видна, всё же стрелять в ночи и попадать — это уже признак мастерства. Лучан становится очень полезным. С таким-то оружием, что броню бьет, ну и толстую кожу медвежью с шерстью.

А у нас начинался новый рабочий день. И не важно, что ещё ночь. Можно работать, если уж проснулись. Днём будет возможность поспать час-полтора. А пока… На зарядку становись…

— Чего удумал, голова? С чего руками и ногами дрыгать нам? Духов звать? — возмущалась Акулина, но упражнения делала.

— А вы, девки… фух… уже бы кто согрел голову нашего собой, а то… фух… загоняет нас он, — пыхтя, кряхтя, но выполняя сказанное, говорила старая Ведана.

— Так уж пусть бы и выбрал кого… не меня, так Любаву, всяко девица боярская ладная. А то неча ей с латинянином полежалки устраивать, — съязвила Акулина.

— Я космы-то тебе повыдёргиваю! — выкрикнула Любава и даже направилась к Акулине.

— А ну, стоять! — жёстко сказал я. — Упражняться будут все! И молча, не сбивая дыхание. Пять деревьев спилить не можете, уже задыхаетесь, да за бока держитесь. А скоро самострелы ладить станем, так и лёгкий самострел не подымете. Будет достаточно мужей, так и зарастайте жиром. Видане, да старикам только позволяю не упражняться.

— Это с чего еще? — возмутился дед Макар. — Я еще муж добрый.

Видана аж руками всплеснула, деланно удивляясь.

— Ты? Пень трухляв…

— А-ну замолчали оба! — приказал я.

— Так Видана жа…

— За завтрак без мяса остаетесь! — сказал я.

Что Макар, что Видана посмотрели не на меня, а на друг друга, да с таким укором. Наверное, только самые близкие люди так смотрят, как будто на того, кто обещал вечную любовь, но предал. Еда сейчас ­– самый деятельный инструмент принуждения, ну или убеждения.

— Следующее упражнение. Взять камень и вытянуть с ним руку, — указывал я.

Да, нет у нас вариантов, нужно создавать отряд амазонок. Но чем они воевать могут? Холодное оружие? Нет. Я думаю, что только арбалеты и помогут. Не такие мощные, как у Лучана, но все же…

А значит, нужна хоть элементарная физическая подготовка. И детей тоже. Десятилетний парень в этом мире уже немало работы делает. Так что…

— Закончили! — скомандовал я.

— Вух… Утомил. И с чего это мы не подымем самострел? Вона, Любава быстро подымает самострел Лучана! — сказала Акулина, и все бабы заржали.

Любава же так покраснела, что тот помидор зрелый. Пару раз она было открывала рот, чтобы ответить, но вымолвить ничего не получалось.

Вот он — дружный женский коллектив во всей красе! Мужики спокойно делают упражнения, подчинились, не ропщут. А женщины же, особенно Акулина… И знаю ведь, что если пересплю с ней, то станет на вид кроткой и даже в помощь будет. Но нет…

— Акулина, а ну-ка поди ко мне! — приказным тоном сказал я.

Смиренно, опустив глазки, мол, вся такая невинная и чистая, подошла.

— Ещё раз будет такое… Детей заберу, тебя на цепь посажу в сани, самые дальние, — я серьёзно посмотрел в глаза молодой женщине.

Она посмотрела на меня осуждающе. В ярко-голубых глазах читались грусть и горе. Да, она потеряла мужа, который был десятником в старшей дружине князя Юрия Ингваревича. Он погиб ещё в битве при реке Воронеже, кстати, не так чтобы сильно далеко отсюда.

И эта женщина теперь растерялась. Она прячет свою скорбь за смехом, за остротами. Акулина уж точно не влюблена в меня. Но хочет быть за мужем, спрятаться за сильными плечами. Увы… Не настолько мои плечи и широки, чтобы прятать за ними многих женщин.

Зато община есть, и будет она расти, и дела будут спориться. Если на ерунду всякую не отвлекаться.

— Не нужно больше вот так… Не задевай Любаву и меня. И вот что — что одной горевать, присмотрись к Мстивою. Он потерял семью. У вас общее горе… — сказал я и, не дожидаясь ответа, ушёл.

Начинался новый рабочий день. Будут ещё брёвна, будут ямы, мозоли и усталость. Потом ночь… И новый день, но от предыдущего уже достанется сколько-то строительного материала, проделанной работы.

Так и заживём.

* * *

Между Рязанью и Коломной. Ставка Бату-хана.

31 декабря 1237 года (6748 от сотворения мира)

Юрта, в которую привели Жировита была особенно богатой. Повсюду лежали ковры, стояли золотые подсвечники из Китая, или лампады из грузинских церквей. Словно бы в одной юрте собран весь боевой путь человека, являющегося хозяином и этого жилища и соседних, как и целого тумена лучших воинов Западного улуса.

Сейчас Субэдея тут не было. Старик отправился на военный