— Немец, сдавайся! — крикнул кто-то на ломаном немецком с сильным русским акцентом. Голос доносился из-за ближайшего холма, где мелькнула тень в тёмной куртке.

Фон Кляйст стиснул зубы. Сдаваться он не собирался. Он поднял Luger и выстрелил в сторону голоса. Пуля ушла в пустоту, но ответный огонь был яростным. Пули выбивали искры из валуна, за которым он укрылся, одна царапнула плечо, оставив жгучую боль и рваную дыру в мундире. Он перекатился в сторону, пытаясь найти лучшее укрытие, но пули следовали за ним, вырывая куски земли и щепки из деревьев. Он видел, как нападавшие, одетые в тёмные куртки и кепки, перегруппировывались, обходя его с флангов. Их команды на русском — резкие, отрывистые — эхом разносились в жарком воздухе.

Фон Кляйст заметил узкий овраг в тридцати метрах, ведущий к лесу. Это был его шанс. Он рванулся вперёд, пригнувшись, чтобы сбить прицел. Пули свистели над головой, одна оцарапала лицо, кровь потекла по щеке, смешиваясь с пылью. Он выстрелил ещё раз, целясь в фигуру, мелькнувшую за деревом. Раздался вскрик, и тело рухнуло в кусты, но нападавшие не остановились. Их было слишком много, и они действовали как единый механизм, перекрывая все пути отхода. Фон Кляйст добежал до края оврага, но внезапный удар по затылку — тяжёлый, как молот — оборвал его движение. Он рухнул на колени, мир закружился, и тьма поглотила его.

Фон Кляйст очнулся от резкой боли в висках. Его руки были связаны за спиной грубой верёвкой, во рту стоял металлический привкус крови. Он лежал на холодном каменном полу в подвале, где тусклая лампа отбрасывала длинные тени. Запах сырости и плесени стоял в воздухе, а стены, покрытые трещинами и пятнами, казались частью заброшенной фермы. Голова раскалывалась, но генерал заставил себя сосредоточиться. Он был жив, и это означало, что враги хотят его в качестве заложника.

Перед ним стоял человек в штатском — высокий, с резкими чертами лица и холодными голубыми глазами. Его акцент выдавал русского, но говорил он по-немецки почти безупречно.

— Генерал фон Кляйст, — произнёс он, скрестив руки на груди. — Ты наш гость.

Фон Кляйст попытался сесть, но верёвки впились в запястья, а ноги, связанные у лодыжек, не давали двигаться. Он сплюнул кровь на пол и посмотрел на собеседника.

— Кто ты? — спросил он.

— Зови меня Иван, — ответил мужчина с холодной улыбкой. — Ты ценный трофей, Эрих. Твоё пленение — удар по Франко и Гитлеру.

Фон Кляйст усмехнулся, несмотря на боль.

— Вы думаете, фюрер будет торговаться? — сказал он. — Вы плохо его знаете.

Иван наклонился ближе, его глаза сузились.

— Мы знаем Гитлера, — ответил он. — Ты — символ, генерал. Твоё пленение покажет, что никто не недосягаем. Франко узнает об этом к утру. И Берлин тоже.

Фон Кляйст стиснул зубы. Он понял: ОГПУ не нужны военные секреты. Он — заложник, рычаг давления, чтобы подорвать моральный дух националистов и унизить Германию. Его пленение — политический ход, а не охота за информацией.

— Ты зря тратишь время, — сказал он тихо. — Я не стану вашей пешкой.

Иван рассмеялся.

— Ты уже в игре, Эрих, — сказал он. — И поверь, мы знаем, что делать.

День тянулся медленно. Фон Кляйст сидел в углу подвала, связанный, под неусыпным взглядом охранников. Их было трое — крепкие, молчаливые, с автоматами ППД на плечах. Они сменялись каждые несколько часов, но их лица оставались одинаково бесстрастными. Один, молодой, с нервным взглядом, казался менее уверенным, то и дело оглядываясь на дверь. Фон Кляйст запомнил его — слабое звено, возможно, его шанс. Но пока верёвки держали крепко, а слабость от удара по голове давала о себе знать.

Ему принесли миску с жидкой похлёбкой, пахнущей тухлой капустой. Он отказался, подозревая яд, и охранник, не сказав ни слова, унёс миску. Фон Кляйст изучал подвал: низкий потолок, покрытый плесенью, ржавые крюки в стенах, узкая лестница, ведущая наверх. Дверь наверху была деревянной, но усилена металлическими полосами. Шансов выбраться без оружия и сил было мало, но он продолжал наблюдать, выжидая.

К вечеру Иван вернулся, неся папку с фотографиями. Он бросил её на пол перед генералом, и несколько снимков выскользнули — немецкие самолёты Heinkel, танки Pz.Kpfw. I, его наёмники в форме. Иван присел на корточки, глядя фон Кляйсту в глаза. Он продолжил давить на генерала морально.

— Это твои люди, — сказал он. — Мы знаем, где они. Но нам не нужны твои секреты. Нам нужен ты. Живой. Как символ нашего триумфа.

Фон Кляйст молчал, его взгляд был холодным. Он знал, что Гитлер не станет торговаться — фюрер ненавидел слабость. Франко, возможно, попытается что-то предпринять, но генерал был в руках ОГПУ. Он думал о своих людях, о танках, которые должны прибыть в Бургос через неделю, о том, как его пленение может сорвать планы. Но он не показал эмоций, сохраняя лицо бесстрастным.

— Ты думаешь, можешь сопротивляться, — сказал Иван, заметив его молчание. — Но это бесполезно. Ты наш.

Фон Кляйст поднял голову.

— Вы недооцениваете меня, — ответил он тихо. — И Германию.

Иван покачал головой, словно укоряя.

— Мы не торопимся, — сказал он. — У нас есть ты. Этого достаточно.

* * *

Солнце клонилось к закату, заливая Бургос багровым светом, который отражался в узких окнах старого монастыря, превращённого в ставку Франсиско Франко. Каменные стены, покрытые трещинами и выщербленные временем, хранили прохладу даже в этот знойный вечер. Внутри, в просторном зале с высоким сводчатым потолком, генерал Франко, недавно провозглашённый генералиссимусом националистов, стоял у длинного деревянного стола, заваленного картами, телеграммами и листами с отчётами. Его фигура в безупречно выглаженной форме казалась почти неподвижной, но глаза, тёмные и цепкие, выдавали напряжение. Он ждал своих генералов и ближайших союзников, чтобы обсудить положение дел на фронте и, что важнее, будущее Испании под его руководством.

Зал постепенно заполнялся людьми. Генерал Хосе Москардо, герой осады