— А что же делать⁈ — тут же вступил кто-то из бояр помельче. — Без государя нельзя! Земля без хозяина осталась!

Тут же раздались голоса.

— Может, избрать кого из знатнейших боярских родов?

— Шуйские — изменники! Голицыны — там же!

Начался гул, споры, каждый тянул в свою сторону и даже пара иностранцев что-то выкрикнули.

Я молча наблюдал за этим, давая им выговориться. Было видно, как расколота Дума, как каждый боится и одновременно желает урвать свой кусок. И тут, в самый разгар споров, зычный голос князя Хованского перекрыл весь шум:

— Почто спорите, бояре, когда ответ перед очами вашими⁈ Царский род не пресекся! Вот он, князь Андрей Володимирович Старицкий! Крови той же, что и государи наши! Он один не дрогнул, когда изменники на царя руку подняли! Он один порядок в Москве навел! Ему и шапка Мономаха по праву! Князя Андрея на царствие!

Повисла гробовая тишина. Все взгляды устремились на меня. Предложение было брошено. Я видел, как загорелись глаза моих сторонников, как испуганно переглянулись другие, как нахмурились Нагие.

Медленно поднял руку, призывая к молчанию.

— Благодарю тебя, князь Иван Андреевич, за доброе слово и доверие, — сказал я спокойно, но твердо. — Но не время сейчас для таких речей.

Я обвел взглядом всех присутствующих.

— Государь наш еще не предан земле. Тело его лежит неоплаканное, панихиды по нему не отслужены. А вы уже о новом царе речь ведете! Не по-христиански это, не по-божески! Стыдно, бояре!

Мои слова подействовали. Многие опустили глаза.

— Верно говорит князь! — тут же поддержал меня князь Иван Михайлович Воротынский. — Первым делом нужно долг покойному государю отдать!

— И землю нашу оповестить о случившемся, — добавил дьяк Власьев. — Дабы не было слухов ложных и смуты в городах. Надобно грамоты составить и во все концы разослать.

— А опосля, — заключил Хованский, — когда траур минет, надобно собрать Земский собор, как бывало! Пусть все чины Московского государства, вся земля русская решает, кому быть на престоле! Так будет по правде и по покону!

Я кивнул, показывая свое полное согласие.

— Мудрые слова, бояре. Именно так и должно поступить. Посему объявить по всему Московскому государству траур по почившему государю! Похороны состоятся через три дня в Архангельском соборе. Думный дьяк Сутупов! Немедля составить две грамоты. Одну — к людям о смерти государя. Чтобы во всех церквях били в колокола и служили панихиды. Вторую — о созыве Земского собора по окончании траура для избрания нового царя, и разослать ее с гонцами во все концы земли нашей. А вы, бояре, приложите к ним свои руки в знак общего согласия.

Это предложение не вызвало возражений. Оно было разумным, следовало обычаям и давало всем время. Бояре, успокоенные тем, что решение будет приниматься не в спешке, а на общем соборе, согласно закивали.

«А за это время, — подумал я, — я успею укрепить свою власть, разобраться с изменниками и подготовиться к этому самому собору. И кто знает, чье имя тогда прозвучит громче всех».

Собрание было окончено. Я распустил бояр, оставив при себе лишь ближний круг. Когда палата опустела, ко мне подошел Степка, один из моих сторожей.

— Княже, казначей Головин доставлен. Заперт в одной из малых палат, как ты и велел. Ждет.

«Время для еще одного разговора», — подумал я.

— Веди, — коротко бросил я и в сопровождении деда Прохора и двух верных сторожей направился к палате, где держали казначея.

Василий Петрович Головин стоял посреди комнаты бледный, но полный показного негодования.

— Князь! Что за беззаконие⁈ Я государев казначей, думный человек! По какому праву меня держат здесь, как татя⁈

Я посмотрел на него холодным, тяжелым взглядом.

— На колени, Василий Петрович.

Казначей от возмущения даже задохнулся.

— Да кто ты такой, чтобы я, думный человек, перед тобой на колени становился⁈ Это произвол!

Я, не меняя тона, кивнул своим сторожам.

— Помогите боярину. Спина, видать, от сидения в казне затекла, не гнется.

Двое моих гридней без лишних слов шагнули вперед и, грубо схватив Головина за плечи, с силой опустили на колени. Он охнул и зашипел от унижения и боли.

Глава 13

Глава 13

— С чего ради⁈ — прохрипел он, пытаясь приподняться. — В чем моя вина⁈ Я требую суда боярского!

Я усмехнулся.

— Ниже, — бросил я сторожам. Один из них надавил ему на затылок, заставляя почти уткнуться лицом в пол.

Я медленно подошел и, не говоря ни слова, поставил ногу в тяжелом сапоге ему на голову, слегка надавив и впечатывая его щеку в ковер.

Головин замер, перестав дышать. В палате повисла звенящая тишина.

— Вот так и поговорим. — Мой голос прозвучал тихо, но в этой тишине каждое слово весило пуд.

Я чуть усилил нажим.

— А то ты не знаешь, в чем твоя вина?

— Не ведаю… — выдавил он. — Клевета это… навет…

Он все еще упорствовал. Жалкий, раздавленный, но все еще пытался цепляться за ложь.

— Навет? — Я наклонился, не убирая ноги. — А печать твоя, казначейская, на грамоте о моей поимке — тоже навет? Той самой грамоте, с которой Мацей ко мне сегодня утром явился?

Головин дернулся.

— Я… меня принудили… — прохрипел Головин.

— Молчи, — оборвал я его. — Мацей, Василий Петрович, оказался на редкость разговорчив. Особенно после того, как на дыбу подвесили. И пан Мнишек поет соловьем, спасая свою никчемную шкуру. Рассказать, что они поведали? Про то, как ты ему о казне пустой плакался? Про то, как Мацей тебя за жабры взял, зная о твоем воровстве?

Головин обмякал все больше.

Упоминание о том, что его сдали, стало последней каплей. Его сопротивление иссякло.

— Я… я все скажу, княже… — прошептал он в пол. — Все напишу… Только… не губи…

Я убрал ногу.

— Деда, — не глядя на трясущегося казначея, сказал я. — Позови дьяка Сутупова. С пером и бумагой. Пора записывать.

Дед молча вышел. Головин остался на коленях, тяжело дыша и не смея поднять головы. Я сел на лавку, давая ему несколько мгновений, чтобы осознать свое положение. Страх — лучший помощник в таком деле.

Вскоре в палату вошел Богдан Сутупов. Увидев казначея на полу, он побледнел, но, поймав мой взгляд, поспешно поклонился и устроился за