Я всегда думал, что кентуккские винтовки решили исход войны против британцев и так далее, но нарезное оружие было редкостью во время Революции и долгое время после нее. Федеральные войска носили французские гладкостволы. «Ультрасовременные» нарезные ружья были частной собственностью партизан-добровольцев, которых Вашингтон презирал, но это был единственный вид армии, который одобрял Томас Пейн. Энциклопедия прямо-таки расписывала, что гражданские традиционно были вооружены лучше, чем власти, — главный элемент, как она утверждала, в сохранении и расширении свободы.

Это заставило меня задуматься о моих годах в форме, когда я таскал бюрократически предписанный .38-й против дробовиков, «магнумов» и автоматических пистолетов. Иногда мне хотелось, чтобы население лишили оружия, но я никогда не обманывал себя, что это правильно или хотя бы возможно. Позже я просто нарушил устав и носил самую большую пушку, с какой мог управиться.

В 1794 году в схватку вступил один пенсильванский джентльмен. Бывший швейцарский финансист, Альберт Галлатин, не одобрял то, как Александр Гамильтон распоряжался чековой книжкой нации. Он организовал и возглавил фермеров и начал убеждать федеральных солдат, что они воюют не на той стороне — тактика, создавшая важные прецеденты в конфедератской военной доктрине. В конце концов, он даже убедил генерала Ли, уставшего искать новых лошадей, и карательная экспедиция распалась.

Таким образом «укрепленная», 40-градусная революция [60] двинулась на Филадельфию. Вашингтона поставили к стенке, Гамильтон бежал в Пруссию и был убит на дуэли в 1804 году. Галлатина провозгласили президентом. Федералисты испарились, значительное их число оказалось соседями тех тори, которых они выгнали в Канаду. Конституция была объявлена недействительной, а вместе с ней и налог на виски.

Волшебство Галлатина спасло крошечную нацию от превращения в первую в мире банановую республику. Экономические проблемы, вызвавшие Заговор вокруг Конституции, были решены с помощью новой валюты, обеспеченной несметными акрами земли на неосвоенных Северо-Западных территориях. Статьи Конфедерации были должным образом пересмотрены, с жесткими ограничениями полномочий не только центрального правительства, но и штатов. Они не могли иметь ничего общего с торговлей — такое вмешательство, по мнению Галлатина, и было причиной всех проблем. Только частные лица могли «создавать» деньги, обеспеченные любым ценным товаром, которые рынок мог принять или отвергнуть по их собственной ценности. Золото и серебро вскоре вступили в конкуренцию с пшеницей, кукурузой, железом и — да — даже с валютой, обеспеченной виски.

Земельные сертификаты Галлатина были выкуплены — это были последние деньги, когда-либо выпущенные правительством Соединенных Штатов. Он отслужил в общей сложности пять четырехлетних сроков и дожил до того, чтобы увидеть, как его особая марка анархизма начала распространяться по всему миру.

Я НЕ ЗАБЫЛ свой разговор (всего лишь на прошлой неделе?) с Джоном Карпентером и пропертарианцами. В моем мире Галлатин успокоил «Восстание из-за виски», а не привел его к победе. Что заставило его передумать здесь? История — это просто абсурд? Галлатин взбунтовался, потому что у него в тот день болела голова, или его не пригласили на одну из коктейльных вечеринок Марты Вашингтон?

Взгляд полицейского на жизнь, на его отношения с другими людьми, — это взгляд с довольно грязной стороны. Одна из вещей, которая помогает мне держаться на плаву, пусть порой и лишь на воображаемых кончиках ногтей, — это смутная уверенность в конечной рациональности всего этого: вселенная подчиняется законам, и, как медальон Святого Христофора, это работает, даже если ты в это не веришь. Так что, если бы история оказалась бессмысленной мешаниной из лихорадочных снов и урчания в животе, я мог бы и задуматься об отставке. Человеческая воля и разум должны же хоть что-то значить.

История Конфедерации после Восстания представляла собой мешанину из знакомого и фантастического. Галлатин ввел новый календарь и систему мер и весов, обе разработаны Томасом Джефферсоном. Метрическая унция, как я обнаружил, — это вес кубического дюйма воды (метрического дюйма, разумеется).

Джефферсон сделал еще более блистательную карьеру, чем у меня дома. Четвертый президент, после Эдмонда Жене, он почти в одиночку лекциями, спорами и призывами к совести заставил страну отказаться от рабства, освободив своих собственных рабов в 31-м Г.С. Во время лекционного тура, четыре года спустя, разъяренный реакционер вонзил ему в ногу девятидюймовый кинжал, из-за чего Джефферсон до конца жизни хромал и ходил с тростью. Убийцу вытащили с лицом, полным пистолетного свинца, поскольку изобретательный будущий президент взошел на трибуну, прихватив многозарядный пистолет собственной конструкции. Он закончил речь, прежде чем обратиться к врачу. Рабство было отменено в 44-м Г.С., в год, когда Джефферсон взошел на президентский пост. По сути, он с него так и не сошел, умерев в должности во время второго срока, 2 июля 1826 года — 30-го Г.С.

После этого история сходит с ума. Изобретения появляются раньше и чаще. Кажется, нет никаких упоминаний о проблемах с индейцами — в 1840 году президентом избирают чероки, того самого Секвойю, я думаю, который научил свой народ читать и писать. С.А.К. ведет войну с Мексикой, но всего несколько дней. Мексика и Канада с энтузиазмом присоединяются к «Союзу» полвека спустя. Без рабства и без тарифов — нет и Гражданской войны.

Впрочем, у истории, должно быть, есть какая-то странная, эластичная логика. Гамильтона вышибли [61], но его болезнь осталась, войдя в моду у обездоленного европейского дворянства. Отколовшиеся группы продолжали враждовать годами, часто с насилием, выясняя, кто же на самом деле является его «законным» интеллектуальным наследником. Забавно, если учесть бастардовое происхождение их кумира. В 1865 году, пока Лисандр Спунер председательствовал в стремительно сокращающемся национальном правительстве, политически мутный актер, Джон Уилкс Бут, таскался по захолустьям с английской пьесой «Наш североамериканский кузен», когда из зала поднялся безвестный юрист-гамильтонианец и застрелил лицедея выстрелом в голову. История Конфедерации списывает это на конфликт между соперничающими фракциями федералистов, но я вот думаю…

Список президентов Конфедерации короток, многие отбывают по пять-шесть сроков, никого не расстраивая. Год за годом их неуклонно уменьшающаяся власть все меньше становилась объектом зависти или яростных амбиций. Почти у каждого был шанс поиграть