— Сейчас… сдачу… — таксист вытащил кошелек.

— Себя оставьте! — выбираясь из салона, усмехнулась девчонка.

— Спасибо, краса!

«Волга» тут же рванула с места, набирая скорость.

Стало совсем темно, но на этой улице горели яркие фонари. Большой двенадцатиэтажный дом с облицовкою и просторными лоджиями. Говорят, финны строили… На первом этаже — ЗАГС и магазин «Мелодия». Известное в городе место…

Мы прошли во двор.

— Во-он тот подъезд, — указала моя спутница.

Странно, но у подъезда не было привычных скамеечек с вездесущими бабушками. Зато внутри, в просторном холле, за столиком, сидел самый настоящий консьерж! И ковровая дорожка к лестнице и лифту. Хотя, лифтов было два — один, похоже, грузовой.

— Иван Иваныч, здрасьте! — вежливо и задорно поздоровалась Метель.

— Здравствуй, Мариночка! — моложавый бодренький дядечка в сером добротном костюме, судя по выправке, бывший военный, оторвался от разгадывания кроссворда.

Я тоже пожелал ему доброго вечера.

— И вам того же, молодой человек…

Мы подошли к лифту.

— Мариночка! — вдруг окликнул консьерж. — Случайно не знаете, известный российский адвокат из семи букв? Первая — «Пэ»

— Плевако! — не задумываясь, ответила Метель.

Одна-ако! А она явно не дура, и кое-что знает…

— Подходит!

Мы вошли в лифт, поднялись на четвертый этаж и подошли к массивной деревянной двери с красивым гравированным номером. Ставить железные двери и жить потом, словно в сейфе или в тюрьме в те времена и в голову никому не приходило. Времена были спокойные, а кое-где до сих пор оставляли ключ под ковриком.

Метель открыла дверь своим ключом и втолкнула меня в просторную прихожую с большим зеркальный шкафом и полочкой с телефоном. На полу узорчатая дорожка, на стенах постеры в тонких коричневых рамках. Эйфелева башня, Собор Святого Петра, еще какой-то мостик со львами… и с цепями еще…

Я, пока разувался, засмотрелся.

— Это Будапешт, — пояснила девушка. — Отец сейчас там. Ну, проходи, проходи, чего встал-то? Вот гостиная…

Румынская или югославская «стенка» с хрусталем и пирамидкой из иностранных сигаретных пачек, ковры… люстра, почти как в Эрмитаже!

— Мы в моей комнате посидим… Заходи, не стой.

Гм… что сказать? Тоже довольно просторно. Тахта, письменный стол, большой трельяж со всякой женской хренью — помады, краски и прочее. Большой шкаф для одежды с зеркалом, книжный шкаф с подпиской «Иностранной литературы», а рядом… Не Бог весть что, но все-таки! Стереорадиола «Эстония 008» — я такую недавно видел в магазине за пятьсот пятьдесят рубелей. Колоночки «С-90» и кассетная дека «Маяк», все тоже далеко не дешевое. На стенах…

— Я переоденусь…

На стенах — черно-белые фотографии и плакаты. Джордж Харрисон… Метель где-то на море, в купальнике… Джим Моррисон… Метель в изысканном платье и шляпке на фоне Нотр-Дам де Пари… АББА… Метель в шортиках и завязанной на пупе рубашке… в темных очках… Верно, где-то на юге… А это… Это Весна, что ли? Точно, он! С какой-то группой…

Я обернулся.

Ничуть не стесняясь, Марина стащила с себя свитер… под которым не оказалось совсем ничего… даже бюстгальтера…

А она красивая! Очень. Стройненькая, аккуратная… упругая грудь…

Я невольно сглотнул слюну.

— Нравлюсь? — скосила глаза Метель.

— Да.

— Жаль.

— Что жаль?

— Что только тебе!

Девушка надела клетчатую «ковбойскую» рубашку и вздохнула.

— А кое-кому, кто мне не безразличен, я и на фиг не нужна!

— Что ж, так бывает, — утешил я.

— Ладно! Пойду, приготовлю кофе… А ты пока пластинку поставь!

Она вытащила из шкафа черный глянцевый конверт с красным полукругом в верхнем углу орденскими планками снизу и надписью небольшим белым буковками — pink floyd — the final cut!

Ну, ничего себе! Буквально только что про этот альбом говорили — а он у нее уже есть! И ведь не сказала…

— Это… это то самый?

— Да, последний «Пинк Флойд». Очень, кстати, приятный по музычке…

Я поставил пластинку, как оказалось, со второй стороны… В динамиках задул горячий ветер пустыни:

Brezhnev took Afghanistan

Begin took Beirut

Galtieri took the Union Jack

Одна-ако! Про Брежнева что-то поют. Да за такой альбомчик можно и огрести… Интересно, сколько он на толкучке? Рублей пятьдесят? Семьдесят? Сто?

Метель принесла кофе:

— Ну, как тебе?

— Во!

Я поднял верх большой палец.

— Тогда танцуем?

— Давай…

Некоторые композиции в альбоме оказались довольно меланхоличными — только медленные танцы танцевать! Что и делали.

Я обнимал Марину за талию, она меня — за шею. Целовались… То есть целовала-то она, я же… я не отворачивался… И не сказать, что было неприятно…

Диск кончился. Сработал автостоп.

— Видел уже? — Метель кивнула на фотку Весны. — Понимаешь теперь, почему я…

— Понимаю…

— А я не понимаю! Чем Ленка лучше меня? Она же глупая, как корова! — закурив, горько рассмеялась девчонка. — И титьки — как у коровы вымя. Ну да, больше моих. Может, это Косте и нравится? А? А другое-то что? Ну, почему он так со мной? Почему? Ведь это же подло!

Девушка бросилась на тахту и зашлась в рыданиях. Плечи ее тряслись.

Сев рядом, я погладил Метель по спине:

— Ну, что ты, Марин! Всякое же бывает… Ты говоришь — подло… В любви, наверное, всякое случается… — чуть помолчав, я продолжал дальше. — А вот, если человек… скажем так — решил начать карьеру, отодвинув другого… Это подло?

— Конечно, подло! — Метель подняла голову. — Тут и думать нечего!

Да уж… Кто бы говорил! Тусовку-то она слила… И причем тут любовь?

* * *

Вернувшись домой, я просидел над очерком почти всю ночь. И ничего толком не вышло! Какие-то пасторальные слюнявости сменялись пафосными героическими картинами а-ля «строительство комсомольцами узкоколейки». Перед глазами почему-то маячила та девушка, Лена, и ее парень, незадачливый здоровяк Лешка… который узнал что-то нехорошее о председателе тамошнего колхоза. Интересно, что? А, впрочем, не интересно… Куда интереснее…

Так я и уснул…

А когда проснулся, в глаза било яркое утреннее солнце! Лето продолжалось… Лето! Эх… Но, статья-то… статья…

Внезапно пришла идея — попросить помочь со стаей Сергей Плотникова! Того самого, которого я со статьей подставлял… Да-да, подставлял — так уж и выходило. А Плотников, между прочим, мне помогал! С тем же фотоаппаратом. И обещал отпечатать фотки!

С кухни пахло яичницей с луком! Послышался голос мамы:

— Саш, вставай! Вставай,