— Тудыть-растудыть! Жаних с битой рожей!

— Кто жених? — машинально откликнулся Муса и тут же замер, осененный догадкой. — Бачка-командир!

— Кто-кто? Дед-пихто и бабка с пистолетом, — хрюкнул я и зашипел от боли, щупая носовую перегородку.

От полноты чувств, пнул по ребрам ближайшего связанного пленника, и почувствовал, как из ноздрей снова брызнула кровь. Тахтаров всполошился, убежал за конвоем и лекарем.

А потом началось…

Набежали отцы-командиры. Ран с гневно-желтыми глазами и вздувшимися жилами на шее хрипло что-то выкрикивал, захлебываясь словами. Ступин успокаивающе гладил его по стриженой голове, и гуркх — гуркх, попросивший в первый день знакомства не трогать голову! — сам ее подставлял под широкую русскую ладонь, черпая из нее спокойную силу. Мусу дергали все подряд — он отвечал порывисто, поспешно и отводил глаза. Фейзулла-хан бешено вращал белками и кусал усы, трое его командиров полков — я и имена-то их помнил смутно, вечно путался — шептали молитву, но отчего-то выходило не смирение, а тигриный рык.

И как венец всего, сдавленный хрип Радиши:

— Под корень вырежем тхагов!

— Кто Нур хоть слово скажет, тот мой враг навек, — промычал я, пытаясь вправить нос на место.

Все тут же принялись бить себя в грудь и клясться, что они могила. И тут же переругались, решая, кто будет отвечать за мою охрану. Причем так, будто меня тут и не было. И хоть бы одна сволочь посоветовала, как привести себя в божий вид!

* * *

Очень даже зря — на «напое», который я устроил через два дня после нападения, не желая терять время, спалился именно из-за фингалов под глазами. Думал, пронесет. Надеялся, что размах общевойсковой пьянки отвлечет от меня внимание. Не угадал.

Проставлялся я дорого-богато. И со вкусом. Чтоб на всю жизнь запомнили казаки. На Майдане был вырыт громадный круглый окоп глубиной с аршин, а внутри него крест — если смотреть сверху, вылитый знак отличия ордена св. Анны, украшавший не одну казачью грудь. Донцы садились на край этих окопов, опуская вниз ноги. Перед ними стояли самопальные столы, застеленные красной тканью и сервированные сбродными, но чистыми чашами, кувшинами с узваром и множеством блюд. Украшенные цветочными гирляндами дорожки позволяли гостям перемещаться между сотнями, а прислуге, без устали подносившей еду и выпивку — между столами внутри круга. Для старших офицеров был устроен высокий помост, за которым на стене Форта-Уильям висела огромная цветочная композиция, изображавшая орден Святого Георгия. Хоть он и был фактически отменен Павлом I, но награда ценилась (1).

Бесчисленные команды поваров — исключительно мусульманского исповедания — образовывали внешний периметр. На огромных вертелах жарили туши буйволов, на вертелах поменьше — баранину, кур и уток. Под чанами с рисом пылал огонь, а по соседству варили уху из речной рыбы — под присмотром назначенных дежурных казаков, чтобы не индусы не сыпанули своих специй и не испортили юшку. Нашлись в Калькутте умельцы, выпекавшие лепешки, похожие на пышный кавказский чурек — я-то знал, как надоел станичникам местный хлеб-чапати — и фруктовые пироги с орехами. Про хрустящие пирожки-самоса и говорить не стоит — этого добра на столах хватало. Как и острых индийских маринадов, включая полюбившийся многим из зеленого манго.

Пили в основном фенни из кешью — пойло, градусов сорок, как водка, его подтаскивали ведрами. Удобная вещь, этот кешью — и косточка-орех съедобная, и из плодоножки-яблока выходила бражка-арак, крепостью, не уступающей выдержанному вину. Из нее-то и гнали фенни. А нормального вина было немного — все запасы Форта-Уильям выгреб подчистую, и ушли они на столы офицерства. Как и бренди, хересы и портвейны вместе с дорогими бокалами и серебряными приборами.

В общем, гуляли с размахом, и ни периодически припускавший мелкий дождик, ни липкая жара — ничто не мешало казакам меня «обдирать». Короткий душ с небес, он даже в кассу пришелся, освежал разгоряченные головы.

Сложно сказать, впечатлились калькуттцы таким разгуляем, или для них он выглядел диковато, зато казаки остались довольны, хоть и поместилось их на Майдане не больше половины. Предполагалось, что будут смены — может, донцы и могли горы свернуть, но сутки пить — это из области фантастики. А пока праздник был в разгаре, катился своим, веселым и пьяным чередом — меня поминутно окликали знакомые и незнакомые гости, предлагая с ними выпить. Я изображал бурную радость, кочевал от стола к столу, от компании к компании, от сотни к сотне. Пить, конечно, не пил, лишь притворялся, и постепенно все больше скатывался в грусть — в удручающую мысль, что уже отрезанный ломоть, что вот так, по-простецки, сижу с казаками в последний раз. Чтобы не захандрить, успокаивал себя тем, что ни у кого не было такого «мальчишника» перед свадьбой.

— Где ж тебе, сотник, так физию разукрасили? — постоянно спрашивали меня, титулуя по привычке.

Отбрехивался как мог, но, когда поднялся на помост к офицерам, тут-то и завертелось.

Сочинить правдоподобную историю так и не смог. Версия «шел по улице, поскользнулся, упал, разбил нос» — это в комедии может прокатить, но не здесь, в обществе завзятых мокрушников в погонах и орденах. Пришлось признаваться как на духу.

Платов слушал вполуха, с сонным, разморенным жарой видом, в глазах поволока — казалось, вот-вот захрапит. Честно говоря, меня восхищало вот это его умение притворяться спящим крокодилом, в мгновенье скрывающимся в воду при малейшем признаке тревоги или бросающимся в атаку.

— Дюжа! — взревел он.

Полковник отставил в сторону бокал с бордоским.

— Мышей не ловишь! А ну как ухлопали бы его. Дальше что прикажешь делать? Кувыркаться как говно в проруби?

Дюжа понимающе кивнул, и тем самым еще больше взбесил атамана. Матвей Иванович покраснел и, распаляясь на глазах, принялся костерить полковника прилюдно. Спорить с атаманом в подобной ситуации — только время тратить.

— Сознаешь, чем пахнет?

— Сознаю, — ответит главный казачий контрразведчик, добавив твердости в голос.

— Ну коли хватило ума сообразить, подключайся к расследованию. Вынь да положь мне результат! И сотню, сотню Черехову верните. Пусть за ним следят так, чтобы волос не упал! Сам-то он не справился!

Умыл старинушка, как есть умыл! Ну хоть сотню вернул. Ее на «напой» не пустили, оставили в ставке золото стеречь…

— Отойдем? — потянул меня в сторону полковник. — Расскажи, что уже выяснили.

Я в двух словах объяснил, что дело на контроле у Радиши.