и нужно уговаривать, потому что если сразу сдашь назад, то оставишь человека недовольным. Он же на самом деле хотел это получить в подарок, просто стеснялся: не слишком ли это уже будет?
Тут, блин, целое искусство. И, к счастью, в прежней жизни я его превосходно освоил – на шесть баллов из пяти, я так думаю.
Межуев начал меня сразу с интересом расспрашивать про Кубу, причём очень специфически, сразу чувствуется родственная душа ревизора: такие детали стал копать, которые Захарову и в голову не пришли.
Но, естественно, я так и не выдал тайну, что мне его поддержка вообще не нужна была. Описал только казус с подставой от Вильмы, и сказал, что Захаров мне сообщил о его большой роли в той помощи, что мне была оказана по линии МИД, и поэтому я очень признателен за то, что он меня выручил.
Чётко уловил грань, когда понял, что он удовлетворился моими благодарностями. Тут же тоже целое искусство – благодарить тоже надо уметь правильно. И мало добрых слов скажешь, плохо. Но и есть линия с благодарностью, которую тоже ни в коем случае нельзя переходить, а то прослывёшь подхалимом, с которым приличному человеку неудобно общаться.
Так что едва я понял, что высказанная в следующий раз признательность за его помощь и поддержку вызовет у него уже гримасу неудовольствия, то немедленно с этим делом завязал и стал рассказывать о том, как хорошо на Кубе отдыхать и что, возможно, ему тоже стоило бы туда съездить для того, чтобы здоровье поправить.
По прошлой жизни помню, что люди в возрасте обожают разговоры про их здоровье. А также если ты заботишься об их здоровье, будучи сам молодым и не зная проблем с этим. Опять же главное – не скатиться в подхалимство и быть искренним. В моём случае это было совершенно не трудно, потому что Межуева я лично очень уважал, и был ему благодарен за то, что он влез в эти проблемы с Громыко без всякой просьбы с моей стороны. Так что был очень заинтересован в том, чтобы с его здоровьем всё было в полном порядке и дальше. И он это, конечно, почувствовал.
В общем, нормально пообщались. Процесс нашего общения ни я не стал затягивать, ни он. Минут в двадцать уложились.
Уехал от Межуева с большим облегчением. Всё, этот пункт закрыт – и закрыт достаточно красиво и профессионально. Да, он считает искренне, что я ему очень должен. И никакими книгами и бутылкой рома такой долг, конечно же, не закрыть. Этим я просто показал, что ценю его помощь. Но да, с этим уже ничего не поделать. Долг всё равно придётся отрабатывать.
***
Сразу после этого пообедать заехал в гостиницу «Россия», тут куча ресторанов и днем в понедельник вполне свободно. А затем решил поехать в редакцию газеты «Труд». Веру тревожить не стал, пошёл сразу в кабинет к Ландеру, потому что главный вопрос у нас именно с ним. Мне надо знать, как он на кубинскую ситуацию со мной планирует реагировать? Пока это не узнаю, и нечего Веру лишний раз дёргать.
А вот уже потом планировал обязательно зайти к ней, обсудить итоги этого разговора.
Конечно, я понятия не имел, что именно услышу от Ландера. Насколько сильно он обиделся на эти проблемы с МИД, возникшие у него из-за меня? Теоретически, если будет наезжать по этому поводу, то можно напомнить ему о том, что всё началось с того, что он меня сам отправил на этот конгресс в Кремлёвском дворце, где я и познакомился с Вильмой. Дальше одно зацепилось за другое, и пошло-поехало…
Но нет, так я делать не буду, это неправильная стратегия. Не надо вообще ничего упоминать по поводу того, что я каким‑то образом поссорился с Вильмой, хотя теперь этот вопрос уже и позади – она вроде как снова меня любит после того доклада в кубинском Совете министров.
Ну а почему? Потому что Ландер – типичный шаблонный начальник, живущий по принципу как бы чего не вышло. Такому ни в коем случае нельзя жаловаться на то, что кто‑то серьёзный плохо на тебя в прошлом смотрел, не то что сейчас к тебе плохо относится. У таких людей главное правило – не спасай тонущего, а топи тонущего. Словно если у человека какие‑то неудачи в жизни пошли, то они могут и к тебе прицепиться, если ты не примешь участие во всеобщей травле…
Поэтому с Ландером надо говорить, если он будет мной недоволен, сугубо с позиции силы, уверяя, что у меня всё хорошо, всё прекрасно, связи на высшем уровне и тому подобное. Только такой язык такого рода люди уважают и понимают. И только так с ними можно нормально общаться и сотрудничать.
Ну а если это не поможет, то просто расстанемся. Вот чего хватает в Москве, так это крупных газет, с которыми можно будет сотрудничать без проблем. Если по‑доброму расстанемся с Ландером, а шансы на это велики, если он поверит, что мои связи не утеряны, то вряд ли он начнёт выносить сор из избы и обзванивать другие редакции, прося, чтобы мне не давали возможности там печататься.
Секретарша в приёмной главного редактора, спросив мою фамилию, тут же нажала кнопку интеркома и доложила о моём появлении. Пришлось, правда, подождать минут пять, пока из кабинета Ландера не вышло четверо сотрудников – видимо, он какое‑то небольшое совещание проводил.
Правила вежливости после приезда из длительной командировки требовали при появлении у начальника какого‑нибудь презента. Кубинского рома я и для него прикупил, когда закупался для Межуева. И в пакет положил с рекламой «Мальборо».
По поводу того, чтобы подарить одно из привезённых манго, даже и не думал. Они у меня все наперечёт и чётко распределено, кому их дарить нужно.
Ландер меня поприветствовал,