В кафе было на удивление пусто, и никто не мог поделиться со мной новостями. Мне пришлось заказать у кёльнера чашечку кофе. Он здесь был натуральный, со сливками, но очень дорогой. Приготовившись растянуть эту чашечку на час-другой, я вытащил из кармана салфетку с записанными словами песни и начал по памяти подбирать музыку.

- Петя, что вы здесь пишете, надеюсь, вы не собираетесь стать репортёром или это место заразно? - Урсула фон Кардоф, ведущая страничку моды в 'Дойче альгемайне цайтунг', улыбалась мне своей дежурной улыбкой.

- Добрый день, Урсула, - я вежливо улыбнулся своей давнишней знакомой и сдвинул свою писанину на край столика. - Я жду ваших коллег, которые просветят меня о подробностях сегодняшних событий.

- Вы о войне? Я говорила о ней со своей подругой. О! Майн Готт, я вас не представила, - она обернулась к стоявшей рядом с ней красивой девушке.

- Мария, позвольте представить, это Пётр Михайлов, он тоже русский эмигрант, а познакомились мы на берлинском радио, у Гиммлера.

Глаза Марии широко раскрылись, и в них появился страх.

Мы с Урсулой засмеялись, переглянувшись:

- Нет. Не у того Гиммлера, у его брата Эрнста - главного инженера берлинского радио.

- Ну и знакомые у вас, - золотоглазая девушка фыркнула и бесцеремонно уселась за мой столик.

Урсула странно посмотрела на подругу и присоединилась к нам.

- Петя, а вы поэт, - Мария внимательно читала мои записи на салфетке.

- Нет, я ассистент звукорежиссёра на студии УФА.

- Какой странный у вас слог, - она обворожительно мне улыбнулась, не обратив внимания на мои слова.

-Это так необычно - побледневшие листья окна зарастают прозрачной водой... Это ваше?

- Это не я, это песня. Я услышал её сегодня по радио из России, там ещё было что-то странное про какого-то премьера Путина и пробки в Москве.

Её улыбка завораживала меня.

- Ерунда, - Мария внимательно посмотрела на меня. - Такой песни не может быть в Советской России, вы поймали Харбин и речь, наверное, шла о премьер-министре императора Пу И.

Перевернув листок, она удивлённо подняла брови:

- Вы и музыку записали? Скажите, Петя, а вы умеете музицировать?

Тут я понял, что для неё я буду всегда только Петей, и наваждение спало с меня.

Петя, Петя-петушок... Золотой гребешок. Кажется, так маман мне пела?

- Да, я немного играю на пианино.

- Отлично, я сегодня приглашена к Бисмаркам и беру вас с собой.

- Кстати, а меня зовут Мария Васильчикова, а то некоторые забыли все правила хорошего тона! - девушка весело поглядела на Урсулу.

Озадаченное выражение лица Урсулы, не покидало её, на протяжении всего нашего разговора с Марией. Она даже не пыталась прервать свою подругу.

- Очень приятно, Пётр, - пролепетал я, пытаясь понять, в качестве кого или чего меня пригласили на великосветскую вечеринку. Мне было известно про сестёр Васильчиковых, но светские круги, где они вращались, были для меня недоступны.

Когда мы встали из-за стола, я положил рядом с чашкой серебряную монету в две рейхсмарки. Кёльнер улыбнулся и подмигнул мне, когда пропустив дам, я выходил из кафе.

С Урсулой мы попрощались у нависшего глыбой, мрачного здания издательства 'Кениг'.

Пройдя, квартал я обратился к спутнице:

- Мария, как вы относитесь к большевистской России? Я покинул Крым восьмилетним мальчиком и знаю её только по рассказам семьи.

- Знаете Петя, я тоже плохо помню Россию, но большевиков ненавижу. Из-за них мы потеряли свой дом, мой отец, как дикий зверь пробирался через леса, спасая свою жизнь, - в её глазах появился лёд, когда она заговорила о семье.

- Не знаю, как вы, но я считаю очень хорошей новостью, что Сталин и Гитлер сцепились друг с другом. Один из них уничтожит другого и сам потеряет все силы в этой драке.

- Мария, ведь это не драка, это - война! И тысячи людей погибнут в ней, - возразил я.

- А мне наплевать на других людей, - тоном капризной девочки ответила она. Красивой девочки. Очень красивой.

- Петя, ну что вы о политике, сейчас ещё ничего не известно, - Мария снова улыбнулась. - Вот пройдёт неделя и всё будет ясно. Мой знакомый из управления генерал-майора Вагнера, сегодня утром сказал, что война закончится, самое большее за два месяца. Вермахт даже не заказал зимнее обмундирование, а на складах нет масел для зимы.

Она снова превратилась в весёлую девушку, беззаботно щебечущую о предстоящей вечеринке.

- Петя, с вас закуски! Что-либо мясное, баварские колбаски или сало, фюрерпакеты не надо, там всё равно некому готовить, кухарка уже ушла. А я организую бренди, американское бренди, у офицеров генштаба уже изжога от французского коньяка, они слишком злоупотребляли трофеями.

Мы разошлись, договорившись встретиться у станции подземки.

Продовольственный вопрос за последний год сильно осложнил жизнь берлинцев. Карточки на хлеб, официальные нормы на мясо и двести грамм маргарина в месяц... Они только спасали от голода. А вот роскошествовать не давали.

После победы во Франции в Берлине возник чёрный рынок. Военные продавали привезённые из оккупированных стран продукты и фюрерпакеты - продуктовые наборы для отпускников. Крестьяне через маклеров торговали утаенными от чиновников продовольственной службы излишками. Если ты знал к кому и зачем обратиться, то найти килограмм отличной ветчины и три фунта копчёного с чесноком сала, было достаточно просто. Сотрудники УФА питались в столовых киностудии без продовольственных карточек и почти бесплатно, так что красно-чёрных хлебных карточек на обмен у меня было много, и через полтора часа я стоял с двумя бумажными пакетами в условленном месте, ожидая свою спутницу.

Мария появилась точно в назначенное время и, кивнув мне, начала спускаться на станцию подземки. Интересно, подумал я, русские в эмиграции быстро приобретают местные черты - пунктуальность в Германии, напыщенность в Англии и бесцеремонность в США.

В дребезжащем вагоне метро мы молча проехали две остановки и вышли.

Выйдя из подземки, она снова окинула меня взглядом и произнесла:

- Я смотрю, у вас неплохой улов?

- Если знать рыбные места, улов всегда будет неплохой, - весело ответил я.

Помолчав минуту Мария, вновь обратилась ко мне:

- Скажите, почему вы живёте в Германии, а не во Франции?