И вот теперь, спустя три дня после начала внедрения новой системы, завод работал как точный механизм.

Резкий вой сирены разорвал размеренный гул завода. Красная лампа тревоги на башне заводоуправления залила снег тревожным багровым светом. Восемь утра самый разгар рабочей смены.

— Авария на кислородной станции! — голос диспетчера в громкоговорителе «Рекорд» звучал напряженно. — Товарищ Краснов, срочно! Падение давления в магистрали!

Я выскочил из кабинета, на ходу застегивая китель. По лестнице уже бежал Сорокин, на ходу разворачивая чертежи кислородной системы. Следом спешил Величковский, его пенсне поблескивало в электрическом свете.

Кислородная станция — сердце мартеновского производства. Без кислорода печи встанут через пятнадцать минут. А это значит — холодный металл, разрушенная футеровка и срыв всего графика.

У входа в компрессорный цех нас встретил мастер Петров, его промасленная кожанка поблескивала в свете прожекторов:

— Главный компрессор «Борзиг», — доложил он, вытирая руки ветошью. — Давление упало до двух атмосфер. Клапана словно перекрыло.

В машинном зале гулко шумели электромоторы «Сименс-Шуккерт». Огромный поршневой компрессор «Борзиг», старенький, еще немецкой сборки, работал с надрывным свистом.

Сорокин мгновенно склонился над приборным щитом, его карандаш быстро чертил схему в блокноте. Величковский изучал показания манометров «Шеффер и Буденберг», хмуря седые брови.

— Так, — быстро скомандовал я, — действуем по системе Гастева. Разбиваем проблему на составляющие. Петров — проверка входных клапанов. Сорокин — система охлаждения. Величковский — анализ работы поршневой группы.

На стене уже висела схема действий при аварии, расчерченная по минутам. Рядом хронометрист с секундомером засекал время операций.

— Есть! — Сорокин поднял голову от чертежей. — В системе охлаждения образовалась ледяная пробка. Из-за мороза появился конденсат.

— Сколько на устранение? — перебил я.

— По стандартной схеме — два часа минимум. Надо останавливать компрессор, размораживать…

— У нас нет двух часов, — оборвал его Величковский. — Через пятнадцать минут начнут остывать печи.

И тут от группы молодых рабочих, столпившихся у входа, раздался голос:

— Товарищ Краснов! Разрешите предложение?

Я обернулся. Василий Зотов, двадцатилетний выпускник ФЗУ, недавно назначенный бригадиром монтажников. В руках измятый блокнот с расчетами.

— Говори!

— Можно пустить горячий пар по байпасной линии, — он быстро развернул схему, нарисованную карандашом. — Вот здесь врезаться в магистраль теплоцентрали. Растопим пробку за десять минут, даже не останавливая компрессор.

Величковский схватил чертеж, его пенсне заблестело:

— Гениально! Простое и элегантное решение. Это же… — он повернулся ко мне. — Леонид Иванович, парень прав. Сработает!

— Действуйте, — кивнул я. — Зотов, бери бригаду монтажников. Сорокин — контроль давления. Петров — обеспечь доступ к теплотрассе.

Завертелась круговерть работы. Сварщики в брезентовых робах «Ленинградодежда» быстро варили байпас. Монтажники устанавливали вентили. Слесари подключали контрольные манометры.

Хронометрист методично отсчитывал время:

— Пять минут… Восемь минут… Десять минут…

— Давление растет! — голос Сорокина звучал торжествующе. — Три атмосферы… Четыре… Пять! Нормальный режим!

Я взглянул на часы. С момента сигнала тревоги прошло тридцать семь минут. По западным нормативам на устранение такой аварии требовалось не меньше трех часов.

— Молодец, Зотов, — я пожал руку молодому рационализатору. — Оформляй предложение. Премия — тройной месячный оклад. И пиши заявление в Промакадемию, я поддержу.

Его лицо просияло:

— Служу трудовому народу, товарищ директор!

Величковский довольно улыбался, протирая запотевшее пенсне:

— Вот вам и научная организация труда. Молодежь думать начала, инициативу проявляет. А раньше бы неделю совещания проводили, немецких спецов вызывали…

По заводскому радио уже передавали:

«Внимание! Авария на кислородной станции ликвидирована. Бригада товарища Зотова установила рекорд скорости ремонта. Равняйтесь на передовиков производства!»

Я шел к заводоуправлению, когда меня догнал запыхавшийся Глушков:

— Леонид Иванович! Тут такое дело… Похоже, авария не случайна. Люди Крестовского постарались.

— Докладывай.

— Ночью на станции был посторонний. Охрана видела, но пропуск был в порядке. А час назад нашли следы вмешательства в систему охлаждения.

Я кивнул. Ну да, этого и следовало ожидать. Значит, враг действует все активнее.

Что ж, пора усилить охрану стратегических объектов. И заодно преподать урок конкурентам. Сколько можно уже терпеть? Надо дать ответку.

— Кстати, — Глушков понизил голос, — есть информация, что Крестовский готовит что-то на железной дороге. Возможно, попытаются перекрыть поставки угля.

— Передай Рожкову, пусть усилит наблюдение. И… — я сделал паузу. — Пусть проверит, все ли в порядке с документами на их последние поставки угля. Особенно накладные и документы качества.

Глушков понимающе кивнул. Битва за оборонный заказ набирала обороты.

А на заводе уже вовсю гремели молоты, и из труб мартеновского цеха вырывалось багровое пламя. Время неумолимо отсчитывало минуты. До сдачи первой партии оставалось двенадцать дней и четыре часа.

Из цеха я отправился на другой конец завода. Проверить, как там дела с обучением рабочих новым навыкам. Это тоже очень важный аспект нашей системы.

Учебный центр разместили в бывшем здании заводской конторы. Высокие потолки с лепниной, огромные окна в частом переплете рам, натертый до блеска паркет «в елочку». Вдоль стен стеллажи с техническими журналами и справочниками. На столах логарифмические линейки «Демо» и готовальни «Рихтер».

В десять утра просторный зал уже заполнили бригадиры и мастера. Человек тридцать, костяк производства. У многих на груди значки ударников или профсоюзные «треугольники». В первом ряду — молодой Зотов, герой сегодняшнего утра, что-то быстро записывает в блокнот «Союз».

Величковский, в неизменном сюртуке с потертыми локтями, установил на треноге новейший кинопроектор «Гоз-1». Гастев, приехавший накануне из Москвы, развешивал на стенах плакаты с циклограммами движений.

— Внимание! — профессор постучал указкой по столу. — Начинаем занятие по научной организации труда в металлургическом производстве.

Киномеханик в синей спецовке запустил проектор. На белом экране замелькали кадры:

«Рациональные приемы работы у мартеновской печи». Съемки проводились три дня назад, когда операторы Совкино часами снимали лучшие бригады.

— Смотрите внимательно, — Гастев указал на экран. — Вот классическое движение сталевара при загрузке печи. Пятнадцать секунд, двенадцать операций. А теперь то же самое по новой схеме — девять секунд, восемь операций.

На стене висела огромная схема-циклограмма, расчерченная по секундам. Каждое движение рабочего зафиксировано с точностью хронометра.

— Товарищ Величковский, — поднял руку пожилой мастер в промасленной кепке, — а не повредит ли такая спешка качеству металла?

— Отличный вопрос! — профессор протер запотевшее пенсне. — Смотрите сюда.

Он развернул на доске сложный график:

— Это