— У-у-у-х! — с совсем другими, полными бодрости, интонациями ухнул гость.

— У-у-у-х! — согласился я, пару раз перекатился по сугробу и поднялся на ноги. — И обратно, чтоб хворь поганая зацепиться не успела!

Мы недостойной потомков древних могущественных родов трусцой вернулись в парилку, и я протянул Даниле ковшик, демонстрируя доверие, но проверяя, насколько хорошо он усвоил урок. Ухмыльнувшись, боярин наполнил ёмкость аккурат наполовину и плеснул на камни.

Забравшись на полок, мы погрелись и принялись орудовать друг по дружке веничками. Сплачивает, как ни крути — недаром три четверти важнейших моих сделок в прошлой жизни было заключено в банях да саунах.

Еще три цикла снежок-парилка, и мы сочли, что нам хватит. Мыться самому Даниле не по рангу, а мне пришлось соответствовать, доверив процесс слугам. После омовения мы осели в «зоне отдыха», потягивать теплый компотик из шиповника, яблок и груш под пирожки с богатым разнообразием начинок.

— Благодать! — отхлебнув компота, Данила поплотнее запахнул льняной белый халат. — Себе такую баньку обязательно заведу.

Осознал потенциал.

— Подарки полезные да духовные это хорошо, — решил направить разговор в более конструктивное русло гость. — Да только обижен на тебя немного Государь за то, что писем ты ему окромя записок к подаркам приложенных не пишешь.

— Не считал себя достойным, — честно ответил я. — Напишу, ежели так. В переписке с Иваном Васильевичем состоять — милость великая, и я с трепетом буду ждать ответа.

Интересно очень — в прошлой жизни неоднократно слышал высокие оценки эпистолярного наследия Ивана Грозного, который письма писать любил и врагам, и друзьям, демонстрируя при этом свой могучий интеллект и завидное чувство юмора.

— Привезенные мной дары ответные не токмо порадовать тебя уготованы, но и послание передать. Словами его передам, ежели дозволишь, Гелий Далматович.

«Не считаю тебя тупым, просто помочь хочу — молод ты еще».

— Буду благодарен, — дозволил я.

— Икона Государем тебе дарованная, «Богоматерь Владимирская», что в окладе из золота с эмалями да каменьями, означает высшую степень духовной твоей близости к самому Ивану Васильевичу. Фамильная она, посему береги аки зеницу ока. Частокол — это хорошо, но потребны еще хотя бы ров да вал земляной, — неожиданно, но в целом логично свернул с основной темы.

— Прямо «потребны»? — вздохнул я. — Ежели что, в монастырь сбежим, из пушек по разбойникам пальнем пару раз, и они разбегутся.

— А здесь останется пепелище, — обвел рукой невидимое сквозь стены поместье. — Убыток, ежели репутации неспособного за себя, людей своих да землю постоять труса не убоишься, одними только деньгами многолетним упадком обернется. Не дашь денег на вал и ров сейчас, потом десятикратно платить придется. И трусом тебя считать станут — ежели один раз поместье бросил да у Божих людей аки лиса напуганная спрятался, стало быть и в другой раз тебя грабить легко будет.

— Со словами твоими спорить не стану, Данила Романович, — признал я правоту боярина. — Выйдем отсюда, сразу же Сергея с Климом кликну, подумаем. Ежели мудростью да опытом с нами поделишься, благодарен буду.

— Отчего бы не поделиться? — улыбнулся — приятно моё доверие — боярин. — Дело интересное, чай не в землице копаться.

— Вал-то он из землицы, а со рва ее ж вынимать надо, — напомнил я.

— Твоя правда! — хохотнул гость.

— Подарки, — напомнил я.

— Шуба с Царского плеча, — посерьезнев — тема-то важная — продолжил Данила.

Когда ее принесли, я едва удержался от хохота в силу ассоциации со всем известной киноклассикой.

— Означает публичное признание заслуг твоих пред всеми боярами.

Типа орден, да.

— Кубок золоченый с гербом твоим…

— На нем гравировка сама за себя говорит, — перебил я. — «За печи изрядные и книгу печатную пожаловал Царь и Великий князь всея Руси Иван Васильевич боярина своего Гелия Палеолога сею чашею».

— Ценишь слова Государевы, запоминаешь, — одобрительно улыбнулся Данила дословной цитате, не обидевшись на «перебивание».

По делу же.

— Ценю, — подтвердил я.

Еще один «орден», уже за конкретные деяния.

— Книга из личной Государевой библиотеки, Евангелие-апракос, лучшими писцами московского Чудова монастыря писана.

Обложка чеканного серебра с каменьями.

— Показывает, что Государь ценит твой книжный дар и любовь к Слову, и дарит тебе книгу сделанную с таким же тщанием, но по старому сделанную, дабы не забывал ты красоты труда рук человеческих, самим Господом ведомых.

— Поблагодарю в письме Ивана Васильевича за мудрость сию, — пообещал я.

— Вотчину тебе даровать Государь хотел, с Митрополитом потолковать сбирался о том, чтобы землицу эту для тебя у Церкви выкупить. Негоже Палеологу на Руси на земле чужой сидеть, неужто вотчины для такого уважаемого и толкового человека не найдем?

Мне даже как-то взгрустнулось, и грусть вылилась во вздох:

— Такие люди за меня, сирого, хлопочут.

— По заслугам и праву рождения, — отмахнулся Данила. — Теперь подарки боярские.

— Доспех родом твоим подаренный чудо как хорош, — повторил я то, что сказал когда впервые его увидел.

Зерцало из полированных стальных пластин с вытравленным двуглавым орлом и золочением, шлем-«шишак» тож золоченый, с кольчужной бармицей да наручами под стать этому. Под зерцало надевается бехтерец, кольчужно-пластинчатая «рубаха». К наручам прилагаются другие элементы для защиты рук — налокотники и кольчужные рукавицы с пластинами. Заедешь этаким «кастетом», и вражина зубы по оврагам неделю собирать будет.

За защиту ног отвечают набедренники в виде латных пластин, анатомической формы наколенники, «наголенники» и сапоги из толстой кожи со стальными наносниками и железными пластинами в остальных местах. Совсем сверху на доспех надеваются округлые «наплечи» и кольчужный воротник.

Очень тяжело такой комплект носить — килограммов двадцать пять-тридцать в нем, а ведь сверху еще саблю надо вешать.