Я накрыл ладонью лежавшие в папке клочки газет и журналов.

— Сан Саныч, тут море информации по твоему профилю: о маньяках, о насильниках, о педофилах. Я поначалу думал, что передам всё это Аркадию — перед своим отъездом за границу. Потому что с тобой я изначально встречу не планировал.

Александров хмыкнул и спросил:

— Раз уж мы встретились, что ж ты не отдал-то сразу?

— Ты шутишь, Сан Саныч? — спросил я. — Видел бы ты ваши лица, когда я вам предъявил российские деньги и вещи из будущего. Куда ж ещё и вот это было вам совать? Чтоб ваши стариковские мозги окончательно перегрелись?

Юрий Григорьевич оторвал взгляд от газетной статьи, посмотрел на меня.

— Кхм.

Я подумал, что в очках мой прадед походил на строгого учителя, а то и на профессора.

— Наши стариковские мозги пока соображают неплохо, — сказал Юрий Григорьевич. — Ты, Сергей, за них не переживай. Наши мозги закалённые. Выдержат многое. Что там у тебя ещё? Выкладывай нам сразу все сюрпризы.

Мой прадед взглянул на папку.

— Так, всего понемногу, — ответил я. — Если не считать всего вот этого.

Я кивнул на вырезки, сложенные на столешнице перед Сан Санычем.

— Порошиных больше волновали преступники, как мне кажется. Политику они полностью обошли вниманием. Тут есть пара статей об авиакатастрофах. Стихийные бедствия. Авария на «Авиамоторной». Катастрофа теплохода.

Я постучал по папке ладонью.

— Сами посмотрите. Информация интересная. Но совершенно не политизированная. Вообще ничего нет про Афганистан. Про взрыв на Чернобыльской АЭС только коротенькая заметка. Ничего нет про ГКЧП. Ни слова про горбачёвскую перестройку.

Я пожал плечами.

— Спасти СССР Порошины явно не стремились. Может, это и хорошо: не поставили меня перед выбором. Я и с этим-то не знаю, что делать. Хоть садись и пиши письмо Брежневу. Или Андропову: к нему сейчас достучаться проще.

Сан Саныч и Юрий Григорьевич обменялись взглядами.

— Ты… вот что, Красавчик, — сказал Александров. — Расслабься пока. Брежнев и Андропов твоих-то писем пока подождут. Не заскучают: у них есть и другие развлечения. Сначала мы с Григорьичем всё это изучим…

Сан Саныч пошелестел газетной бумагой.

— … Потом решим, что сделаем. Со всем вот этим. М-да.

Я усмехнулся и пожал плечами.

Сказал:

— Изучайте, конечно. Мне не жалко. Что вы решили по моему вопросу?

— Ты… о Лебедевой говоришь? — спросил Александров.

Он поднял на меня глаза.

— О себе говорю, — ответил я. — Все эти твои рассказы о щепках… бред же это, Сан Саныч. Я ж тебя уже сто лет знаю. Ты человек правильный. Справедливый. Все эти рассуждения о полётах щепок в твоём изложении звучали странно и нелепо. Честное слово. Это вы так меня проверяли? Ждали, что я рвану к соседям и пущу им кровь? Тест на вменяемость? Так?

Юрий Григорьевич выпрямил спину, поправил на переносице очки.

Сан Саныч скрестил на груди руки, сощурился.

С десяток секунд мы молчали, смотрели друг на друга.

— Плохо ты меня знаешь, Красавчик, — сказал Александров. — Щепки-то щепками. Это так, для красивого словца было. Но я в своей жизни много чего натворил. Григорьич знает. Может, и хорошо, что я лечить не умею. ТАК не умею лечить. А вот что ты, Красавчик, за фрукт — этого я пока не понял. Но я присматриваюсь к тебе. Прямо тебе об этом говорю: глаза в глаза.

Я кивнул.

— Сан Саныч, это я уже понял. Присматривайся на здоровье. Не возражаю. Так что с твоей проверкой? Я её прошёл?

Александров взглянул на моего прадеда (тот и бровью не повёл), снова посмотрел на меня.

— Пока не знаю, Красавчик, — произнёс он. — Тебе повезло. Выкрутился. А вот что бы ты сделал… если бы не всё вот это?

Сан Саныч указал на газетные вырезки.

Я развёл руками и ответил:

— Понятно, что. Принёс бы деду ещё два окровавленных платка. Сан Саныч, я ведь тоже не в теплице рос. И воспитатели у меня были хорошие. Один только муж бабушки Вари чего стоил. Он, к твоему сведению, на пенсию вышел в звании полковника. Рассказывал мне много интересных историй. В том числе и о людях, которые прославились в девяностые.

Я усмехнулся.

— В девяностые, Сан Саныч, мы с приятелями обсуждали не партийных и комсомольских работников. А бандитов, которые в те годы прибрали к своим рукам большую часть страны. Ты, Сан Саныч, тогда мне многое об этих людях рассказал: кто они, как они сделали карьеру в преступном мире. Ведь многие эти люди начали свою преступную деятельность ещё при СССР.

Мне показалось, что Александров всё же усмехнулся.

— Сан Сныч, ты правильно понял мою мысль, — сказал я. — Я и без этих газетных шпаргалок нашёл бы кандидатов в «щепки». Поверь мне: те товарищи уже не безгрешны. А лет через двадцать так и вовсе по маковку искупаются в чужой крови. Многие из этих людей девяностые не пережили: сожрали друг друга, как крысы в клетке. Для лечения деда и Лебедевой они бы сгодились.

Я дёрнул плечами и заверил:

— Такое пятно на совести я бы пережил.

— Кхм.

— Вижу, Красавчик, — сказал Александров, — у нас с тобой будет ещё много интересных бесед.

— Поговорим, Сан Саныч. Без вариантов. Обязательно поговорим.

Я перевёл взгляд на своего прадеда и спросил:

— Так что вы решили?

— Наш договор в силе, Сергей, — ответил Юрий Григорьевич. — Я вылечу Елену Лебедеву. Как только получу кровь.

Сан Саныч вскинул руку, приподнял белёсые брови.

— Только с этим Василием Семёновичем Гариным ты, Красавчик, не спеши, — сказал он. — Повремени маленько.

Повернул лицо в сторону моего прадеда. Александров указал пальцем в газетную статью.

— Григорьич, имена и даты убийств первых трёх жертв тут есть, — сказал он. — Если это не липа, то имена женщин наверняка есть в списках пропавших. Завтра я наведу справки. Следующее убийство этот Гарин совершит ещё не скоро… если совершит. Так что промедление в один день никого не убьёт. Ну а там, глядишь, и на дачке-то у него пошарим. Если в этой газетёнке не соврали.

Сан Саныч повернулся ко мне.

— Так что ты, Красавчик, повремени с поездкой к этому физруку. С твоей Лебедевой за это время ничего не случится. Информация-то в этой статейке чёткая, вполне проверяемая. Это прекрасно. Если твои Порошины подсунули дезу, я это быстро выясню. Так что пока не дёргайся, Красавчик. Но и сильно не расслабляйся. Не уходи завтра отсюда далеко. Жди моего сигнала.

— Как скажешь, Сан Саныч, — ответил я. — Подожду. Сутки… я подожду.

Выдержал двухсекундную паузу