[1] Повторюсь (лат.)

* * *

Второй день тянулся невыносимо долго. Выбранцы рыли землю, приближая траншеи к вражеским валам. Пушки гремели, изрыгая пламя и чугун ядер. Однако кроме этого ничего не происходило. Даже поглядеть толком не на что. Разве что на холме резались насмерть шотландцы: то с казаками, то с лёгкой пехотой Замойского, давно уже утратившей свой блеск, но тем не менее всё такой же упорной, как и в первые штурмы. Шотландцы же стояли упрямо, гибли, но не сдавали ни пяди, раз за разом сбрасывая врага от вала. Наши пушки с холма продолжали лупить по вражескому флангу, опустошая его, однако я не спешил командовать атаку. Траншеи ещё слишком далеко. Да и не готовы осадные щиты. Сейчас их спешно сколачивают из досок, обивают шкурами, обвешивают мешками с песком, благо Висла рядом и недостатка с речном песке у нас нет. Их вытащат из траншей и покатят перед первыми шеренгами атакующей пехоты.

— Я понимаю, Михаэль, — обратился ко мне курфюрст, — сегодня штурма не будет.

— Отчего же, Иоганн? — поинтересовался я.

Мы теперь называли друг друга только по именам, отбросив официальное «брат мой».

— Слишком неспешно идёт работа в траншеях, — начал перечислять он. — Ещё ни одного щита не затащили в них, не завели туда пехоту.

— Это же видит и враг, — кивнул я.

— Вы решили применить один из своих знаменитых ходов, — догадался курфюрст, — которыми так славны.

— Возможно, — снова кивнул я. — По крайней мере, пускай так думает наш враг. Это будет держать его в постоянном напряжении.

— Но будет ли сегодня атака на валы? — удивился курфюрст. — Вы совершенно запутали меня, Михаэль.

— И это просто отлично, — усмехнулся я. — Ведь если уж вы, мой ближайший союзник, ничего не понимаете, то что же будет понимать наш враг?

— Иногда мне кажется, что вы безумны, — откровенно, что, на самом деле, редкость для такого опытного политика, как курфюрст, заявил он.

— Поверьте, Иоганн, — сардонически усмехнулся в ответ я, — на Родине мне куда чаще это говорили. Особенно, когда я решился сразиться с Жолкевским и его шестью тысячами крылатых гусар. Тогда это казалось форменным безумием даже такого опытному военачальнику как генерал Де Ла Гарди.

— Но вы выстояли и победили, — произнёс курфюрст.

— Потому что все верили в меня, — ответил я. — От стрельца и всадника поместной конницы до больших воевод. Все верили в меня, в то, что я могу бить ляха. И я его побил.

— А сегодня побьёте? — спросил курфюрст.

— Как Господь даст, — заявил я и перекрестился. Он — тоже, только на свой лютеранский манер, что я предпочёл не заметить. — Всё в руце Его.

Курфюрст прошептал себе под нос что-то насчёт московского безумца, однако вопросов больше не задавал. Я же продолжал следить за полем боя, на котором вроде бы ничего не происходило.

Когда солнце уже клонилось к закату, я отправил гонца в дивизию фон Вальдека с приказом: скорым маршем двигаться к нашему осадному стану.

— Всё же будем атаковать ночью? — тут же спросил у меня курфюрст. — Генерал Оттенгартен всегда остерегал меня от ночных атак и особенно штурмов.

— Именно так, — заявил находившийся рядом с нами наёмный генерал. — В них своих солдат гибнет иногда больше чем вражеских, а результаты ночных штурмов как правило весьма сомнительные.

На самом деле я планировал ночную атаку, однако прежде чем предлагать её решил выслушать остальных.

— А что скажете вы, пан гетман? — поинтересовался я у Ходкевича. — Да и ваше мнение, князь, — обратился я к Радзивиллу, — как опытного военачальника я бы хотел услышать.

— Всякое сражение — это божий суд, — ответил мне Ходкевич, — но в ночном бою судией бывает подчас не Господь, но слепой случай. Я считаю, мы не можем ставить всё на столь ненадёжную карту.

— Свои принимают своих за врага, — поддержал его князь Януш, — и наоборот, принимают врагов за товарищей. Завязываются схватки, когда порой не поймёшь, кто друг, а кто враг. Люди почти слепы, и потому куда более склонны поддаваться панике ночью, нежели днём. На валах же они чувствуют себя уверенней, нежели атакующие. Будь у нас решающее преимущество, хотя бы один к пяти, мы могли бы позволить себе ночную атаку. Но увы, мы не настолько превосходим врага. Как и у нас, у короля есть резерв, уверен, он далеко не всё своё войско вывел вчера за валы.

— Однако ночью враг не сможет атаковать нас кавалерией, — напомнил я.

Не думаю, что в ночной тьме даже самый отчаянный военачальник бросит в атаку конницу: слишком велик риск. Кони запросто ноги переломать могут, да и неразбериха, которая царит на поле боя, лишь усилится, и непонятно будет кого всадникам рубить.

— Как и мы, — заметил Ходкевич, — а ведь даже с уходом Лисовского и Кмитича с его липками, мы имеем серьёзное преимущество в кавалерии перед врагом и будем лишены его, как и наш противник.

Я принял эти аргументы и решил отказаться от ночной атаки, хотя мне эта идея очень нравилась. И всё же нужно прислушиваться к мнению тех, кто опытнее тебя. Я ведь ни разу ещё сам по ночам не воевал, кроме того раза в Коломенском, когда ляхи отправили под стены нашего гуляй-города казаков с петардами. Теперь же совсем другое дело, так что ночь пройдёт пускай и беспокойно, но никаких атак предпринимать мы не будем.

— Князь Януш, как идут осадные работы? — поинтересовался я у Радзивилла, командовавшего осадой.

— Минная война результата не принесла, к сожалению, — ответил тот, — у врага достаточно опытных в этом деле солдат и командиров. Траншеи же подведены к валам почти вплотную. Ближе к полуночи наши инженеры обещали закончить работы. Дальше вести траншеи опасно, с валов по ним уже смогут стрелять даже мушкетёры, пользуясь более высокой позицией.

В том, что они начнут стрелять, я ничуть не сомневался. Враг воспользуется любой нашей оплошностью, ничего не пропустит.

— Как только закончат рытьё траншей, — отдал приказ я, — заведите в них наших мушкетёров и всех затинщиков. Пускай ведут обстрел валов. Если получится, затащите туда и лёгкие мортирки, пускай насыплют врагу перца под хвост. Также нужно занести в траншеи уже готовые осадные щиты, чтобы по первому сигналу были готовы поднять их и прикрыть наших солдат.

— И когда же вы хотите начать бой? — поинтересовался у меня курфюрст.

— С первыми лучами солнца, — ответил я, — как только можно будет увидеть свои руки.