Бадольо медленно поднялся.

— Дуче, я изучил отчёты. Де Боно прав: советская помощь изменила баланс. Их артиллерия пробивает нашу броню, а самолёты не уступают нашим в манёвренности. Но дело не только в русских. Абиссинцы используют местность с мастерством, которого мы не предвидели. — Он указал на карту, где синие линии обозначали абиссинские позиции, а красные — итальянские. — Дорога к Аддис-Абебе проходит через долину, окружённую зазубренными холмами, поросшими сухой травой и эвкалиптовыми рощами. Это их преимущество. Если мы хотим взять столицу, нам нужно больше сил, больше разведки и новая тактика. Я предлагаю тройной удар: главные силы по дороге, два фланга через холмы. И мы должны перерезать их снабжение через Джибути. Это их главный путь для поставок.

Муссолини стиснул зубы, его лицо покраснело от гнева, вены на висках запульсировали.

— Больше сил? — рявкнул он, его голос эхом отразился от стен. — У вас тысячи солдат, сотни машин, десятки самолётов! Сколько ещё вам нужно? Я хочу Аддис-Абебу в этом месяце, Пьетро! К 31 мая! — Он ткнул пальцем в Бадольо, затем обвёл взглядом остальных. — Вы все слышали. Я не приму новых провалов. Если столица не падёт, головы полетят, и я не шучу. Я не позволю, чтобы Италия стала посмешищем!

Причоло поправил значок на груди, его худощавое лицо напряглось.

— Дуче, наши бомбардировщики нанесли удары, разрушили их укрепления, сбросили тонны бомб. Но советские самолёты перехватывают наши машины, а их пулемёты осложняют заходы на низкой высоте. У нас осталось меньше половины эскадрильи после боя 1 мая. Я прошу подкреплений — больше истребителей для прикрытия. Без них бомбёжки станут слишком рискованными, и мы потеряем ещё больше машин.

Муссолини хлопнул ладонью по столу.

— Половина эскадрильи? — прорычал он. — Это всё, что у вас осталось после одного боя? Синьоры, я не собираюсь объяснять итальянскому народу, почему мы не можем справиться с отсталой армией Абиссинии. Вы получите подкрепления. Я отправлю две новые дивизии — двадцать тысяч человек — и новые машины из Милана. Причоло, ждите эскадрилью из Неаполя к 20 мая. Но я хочу план. Конкретный план. Аддис-Абеба должна пасть к 31 мая. Назови мне дату, Эмилио.

Де Боно вытер пот со лба платком, его голос дрожал, выдавая напряжение.

— Дуче, если подкрепления прибудут к 20 мая, мы начнём наступление 25 мая. Дайте мне пять дней на подготовку. Мы ударим с трёх сторон: главные силы по дороге, два фланга через холмы. С новыми машинами и пушками мы прорвём их траншеи, даже если они укрыты в своих норах.

Бадольо кивнул, его холодный взгляд скользнул по карте.

— Нам нужны точные данные о советских пушках и самолётах. Если мы выведем их артиллерию из строя, наши машины пройдут без потерь. И ещё: перережьте их снабжение. Дорога через Джибути — их главный путь. Удар по портам или складам лишит их боеприпасов, и их сопротивление рухнет.

Муссолини остановился, его глаза загорелись, словно он увидел проблеск победы.

— Джибути, — повторил он, словно пробуя слово на вкус. — Кто контролирует порт?

Париани поднял взгляд от карты.

— Французы, дуче, — ответил он. — Они нейтральны, но уязвимы. Прямой удар спровоцирует Париж, но диверсия — взрыв складов, саботаж — замедлит поставки без открытого конфликта. Я могу организовать это через наших агентов в течение недели.

Муссолини кивнул, его губы искривились в лёгкой улыбке, но в ней не было тепла.

— Хорошо, Альберто. Сделайте это. Но я хочу, чтобы вы все понимали: поражение недопустимо. Если Аддис-Абеба не падёт к 31 мая, я найду тех, кто справится. — Он посмотрел на Грациани, чьи глаза горели нетерпением. — Родольфо, ты поведёшь фланговую атаку через западные холмы. Используй свои методы, но держи себя в руках. Пока.

Грациани ухмыльнулся, его голос был полон уверенности.

— Будет сделано, дуче. Мои аскари разорвут их в клочья. Они будут молить о пощаде.

Муссолини вернулся к столу, его пальцы пробежались по карте, остановившись на красной точке, обозначавшей Аддис-Абебу. Он постоял молча, словно представляя триумфальный вход своих войск в столицу.

— Синьоры, — сказал он, понизив голос до зловещего шёпота, который заставил генералов затаить дыхание. — Это не просто война за землю. Это война за величие Италии. Если мы проиграем, мир увидит слабость Рима. Этого не будет. Я жду вашего плана к завтрашнему утру — детального, с расписанием, с указанием каждого батальона, каждой машины, каждого самолёта. И помните: я не принимаю оправданий. Поражение — это предательство.

Генералы молчали, их лица выражали смесь страха и решимости. Де Боно, чувствуя, что его положение висит на волоске, кивнул, его голос был едва слышен.

— Завтра к утру, дуче. План будет готов.

Муссолини выпрямился, его взгляд скользнул по каждому из них.

— Убирайтесь и работайте, — бросил он, махнув рукой, как полководец, отправляющий войска в бой. — И не смейте возвращаться без победы.

Генералы поднялись, их шаги были торопливыми, почти суетливыми, когда они покидали кабинет. Дверь закрылась с тяжёлым стуком, оставив Муссолини одного. Он подошёл к окну, глядя на площадь, где маршировал почётный караул. Но мысли дуче были далеко — в абиссинских нагорьях, где решалась судьба его мечты об империи. Он знал, что время уходит. Британцы и французы плели интриги, Советы снабжали абиссинцев, а Хайле Селассие, этот Лев Иуды, балансировал между державами. Муссолини стиснул кулаки, его ногти впились в ладони. Он переиграет их всех. Аддис-Абеба падёт, и Италия станет великой. Или он уничтожит всех, кто встанет на его пути.

Вечер опустился на Рим, окрасив небо багрянцем, словно предвещая кровопролитие. В кабинете зажглись лампы, отбрасывая мягкий свет на карты и бумаги, разбросанные по столу. Муссолини сел в своё кресло, обитое тёмной кожей, и взял перо. Он начал писать письмо королю Виктору Эммануилу III, описывая необходимость победы и подчёркивая, что Абиссиния — это испытание для нации, проверка её силы и духа. Закончив, он откинулся в кресле, его взгляд упал на бронзовую волчицу на столе. Её глаза, холодные и неподвижные, казалось, отвечали ему: Рим не падает. Рим побеждает. Муссолини закрыл глаза, представляя триумфальный парад в Аддис-Абебе, где итальянский флаг реет над поверженной столицей. Но в глубине души он чувствовал, что война может затянуться. Однако он не собирался проигрывать.

Глава 6

Кабинет на четвёртом этаже штаб-квартиры Кэмпэйтай в Токио, в районе Касумигасэки, был мрачным и строгим, как и само здание из серого бетона. Узкие окна, похожие на бойницы, закрытые тяжёлыми хлопковыми занавесками, пропускали тонкие полоски утреннего света, отбрасывая длинные