потянулся, понимая, что вроде бы неплохо выспался. В комнате было тепло — печка трудилась сутки напролёт, только дровишки подкидывай. Встал, подошёл к маленькому окошку. Надо же, Андрей проводил бой с тенью, пар из его рта вырывался резко очерченными клубами. Ему явно было жарко. Хм, может, и мне к нему присоединиться? Зря я, что ли, прихватил из дома трико и кеды… А то ведь в последнее время зарядку немного забросил делал через раз, а это не есть хорошо. 
По пути вниз встретил бодрствующего Сергея Михайловича. Лебедев-старший сидел в кресле, читал журнал «Нева».
 — О, Арсений! Чего не спится?
 — Да вроде выспался, Сергей Михайлович. Просто решил вот по примеру Андрею поработать над своей физической формой.
 — Это дело хорошее, я вот тоже, как встал — полста раз отжался.
 — Вот и я беру пример со старшего поколения… Кстати, чем так вкусно пахнет?
 — Так это Ольга завтрак готовит. Девчонки омлет захотели, а нам, мужикам — яичница на сале в большой сковороде. Там десятка полтора яиц, всем должно хватить. А на обед шашлык добьём.
 Когда я присоединился к Андрею, тот уже перешёл к комплексу дыхательных упражнении.
 — Ого, как ты рано вскочил! А то дрых без задних ног, я думал, только к обеду проснёшься.
 — Был разбужен запахом готовящейся яичницы со шкварками, — сказал я чистую правду. — А ты, смотрю, уже заканчиваешь? Тогда я лёгкую пробежку себе устрою, вроде бы после вчерашнего дождичка земля неплохо подсохла.
 — Давай, — кивнул Андрей. — Только направо по улице не беги, там собака дурная, её старуха-хозяйка — малость повёрнутая вдова какого-то полковника — не на привязи держит, так она всё время через дыру под забором на улицу выбегает и на людей кидается. Вообще-то не кусает, да и мелковата, но лает грозно. Лучше вокруг озера пробегись, там нормальная тропка есть, утоптанная.
 Я так и поступил, устроил себе пробежку вокруг водоёма, поверхность которого местами ещё была затянута ледком. Поначалу было трудновато, всё-таки не бегал я уже почти с месяц. Но ничего, раздышался, и вторую половину дистанции, составившей, по моим прикидкам, около пяти километров, бежал уже легко. Прибежав, отдышался, успокоив пульс, и приступил к упражнениям на растяжку. Затем перешёл к самодельному турнику — металлической трубе между развилок в стволах двух яблонь. Подтянулся двадцать пять раз. Мог бы и ещё пяток осилить, но это уже было бы через силу. А тут ещё и Ольга Леонидовна скрипнула выходящей на заднее крыльцо дверью, махнула рукой.
 — Арсений, завтрак стынет!
 Не успели мы покончить с завтраком, как заявился парторг Быков.
 — Я ведь вчера вполне серьёзно говорил про концерт, — сказал он нам с Натальей. — Выступите?
 Мы с девушкой переглянулись. Честно говоря, я думал, что Иван Фёдорович ляпнул про приглашение выступить в праздничном концерте, находясь под воздействием винных паров, и к утру про свою просьбу забудет. Оказалось, что нет.
 — Не бесплатно, — добавил Быков, видя наше замешательство. — Много не обещаю, но поговорю с руководством, хоть по десяточке, но заплатим.
 — Ну если по десятке…
 Я с улыбкой покосился на Наталью. Для меня-то эта сумма никакой роли не играла, а вот Наталья, похоже, воодушевилась. Впрочем, причина её воодушевления, возможно, крылась в самом факте выступления перед большой аудиторией. Прежде-то она пела разве что в небольших компаниях типа вчерашней, у костерка да по водочку. Ну или без костерка, и под чай.
 — Не против? — спросил я у неё.
 — А ты?
 — Я не против… Единственное, нужно посмотреть график дежурств, но вроде бы я 10- заступаю на сутки. В крайнем случае можно с кем-нибудь поменяться, у нас такое иногда практикуется.
 — Тогда и я не против, — разулыбалась Наталья.
 — Вот и славно, — тоже расцвёл Иван Фёдорович. — Давайте-ка мы, ребята, обменяемся телефончиками, нужно всё время быть на связи.
 А перед обедом, когда вторая порция шашлыка, извлечённая из холодильника, под чутким присмотром Лебедева-старшего уже понемногу превращалась в ароматные, поджаренные кусочки мяса, мы с Ритой решили прогуляться по окрестностям. Это была моя идея, я попросил её показать мне посёлок, и она не отказала. К тому же выглянуло солнышко, и по сравнению с утренней зябкостью стало заметно теплее.
 Мы пошли направо, а когда я упомянул про собаку, о которой мне утром рассказывал Андрей, Рита с улыбкой отмахнулась:
 — Ой, да ладно, этот Бобик никогда никого не кусает, только лает. А на меня вообще не кидается, потому что я ему всякие вкусняшки даю. Вот, видишь?
 Она показала полиэтиленовый пакетик, в котором лежало несколько кусочков сырого мяса.
 — Наш шашлык? — скорее констатировал, чем спросил я.
 — Ага, он самый, незаметно взяла, а то папа фиг бы дал. Идем?
 Шавка и впрямь не заставила себя долго ждать, выскочила непонятно откуда, и тут же кинулась, размахивая калачиком хвоста, к Рите, при этом косясь в мою сторону недобрым взглядом. Лохматая псина в холке мне чуть ниже колена, а из-за лохматости и не понять была, насколько она упитана. Вернее, насколько тоща, вряд ли хозяйка её закармливает.
 — Привет, Бобик!
 Рита присела на корточки, потрепала пса за свалявшуюся шерсть, тот попытался лизнуть кормилицу в лицо, но Рита быстро отстранилась, не забывая говорить с псом ласковым тоном, и вывалила перед ним на землю сырое мясо. Первый кусок Бобик, показалось, проглотил моментально. Оставшиеся три взял в зубы и, оглянувшись ан нас, потрусил в сторону забора, под которым, как оказалось, имелся лаз, в который пёс и пролез.
 — Вот ты и познакомился с Бобиком, он тебя, если что, по запаху узнавать теперь будет, — коротко рассмеялась Рита. — Ладно, идём я тебе кое-что покажу.
 Этим «кое-что» оказалась находившаяся в паре километров от посёлка старая усадьба, принадлежавшая до революции какому-то то графу. Усадьба красного кирпича была в два этажа высотой. Чем-то она мне напомнила ту, что находилась в селе Куракино. Причём эта сохранилась даже вроде бы получше, ещё местами виднелись следы былого величия. А в сотне метров от усадьбы возвышалась церквушка с колокольней, уходившей вверх метров на двадцать.
 — Масоном был граф, — сказал я, задумчиво разглядывая строение.
 — Это почему? — спросила Рита.
 — А ты на фронтон погляди… Лепнина изображает заключённый в треугольник глаз с расходящимися от него лучами, ещё вон и циркуль под ним, а это масонские символы.