Зубрить он не любил. А вот слушать, мастерить что-то своими руками — это с превеликим удовольствием.

Так что я таким образом старался составить план занятий, чтобы Пётр Алексеевич меньше скучал. А с царскими-то возможностями! Когда мы проходили тактики боя древних римлян, так во дворе чуть ли не целое сражение развернули, из почти четырёх десятков участников.

— Арифметику мне преподаёт Никита Моисеевич. С чего ты решил поучать меня ею? — всё же посмотрев на таблицу умножения и даже слегка ей увлёкшись, сказал государь.

Не хотелось мне ни в чём обвинять Никиту Моисеевича Зотова. Но если ребёнок десяти лет, да ещё и царь, пишет, как курица лапой, а счёту почти не обучен, как можно лестно говорить о таком наставнике?

Пётр Алексеевич крутит Зотовым, как угодно царю. И даже не царю — мальчишке. А Зотову и удобно. Жалование платят в срок и немалое. Землицы с душами христианскими Никите Моисеевичу тоже выделили.

Была бы Наталья Кирилловна, царица, падка до наук, так Петра учили бы исправно. Однако матушка государя, скорее, посмотрела бы какой спектакль, чем окунулась в процесс обучения своего сына. Сама не так уж и великого ума-разума. Хитра в чем-то, мудра в ином, но не образована.

А вообще мне кажется, что Петра Алексеевича не учили системно потому, что в своё время и не готовили его царствовать. Перед ним были ещё два его брата старших. И не так-то быстро определили в Иване Алексеевиче слабоумного.

Но ничего, и в десять лет можно обучаться. Пусть это и будет весьма сложным процессом. Пётр Алексеевич уже начинает осознавать свою власть. И весьма вероятно, что может и ножкой притопнуть, кулаком прихлопнуть, да послать всех наставников лесом.

Урок арифметики прошёл под недовольное бурчание Зотова и различные проявления нетерпения от государя. Но мы всё-таки усвоили с ним деление и умножение.

— Ну а теперь же, государь, — я хотел бы поговорить с тобой о причинах, по которым была разрушена Великая империя римлян. О Западной Римской империи, — начинал я урок истории.

Главное, чего я хотел бы добиться своими уроками от государя, — это понимание причинно-следственных связей зарождения государства. Потом — почему эти государства вступали в период стагнации, не развивались, а только жили на былой славе. И тогда, смею надеяться, у императора получится домыслить, почему великие державы ушли в прошлое.

— Ты, Стрельчин, сказывал мне о том, что упадок нравов привёл римлян до краха их. А я вижу, что власти сильной не было поставлено, потому и в запустение пришли, — после урока, длившегося больше часа, настал момент рефлексии и закрепления материала.

Государь задавал мне вопросы, я на них обстоятельно отвечал.

— Упадок нравов, Ваше Величество, это не только когда жёны не хранят верность мужьям, но и когда мужи не желают служить своему отечеству, когда с места срываться не рвутся и на таковые приказы негодуют, чахнут над своим златом и серебром, чревоугодничают, — отвечал я.

Пётр Алексеевич никак не мог взять в толк, почему римляне в какой-то момент просто-напросто перестали желать защищать свою державу. И почему какие-то там варвары смогли в итоге разрушить Великую империю.

Растёт всё же именно будущий самодержец. В уме Петра Алексеевича укоренилась мысль, что достаточно было императору приказать кого-то казнить, кого-то миловать, чтобы империя возродилась.

Юности присущи фантазии и излишняя самоуверенность. А ещё Петру хотелось всё упростить. Всё свести к одной мысли. Как мне кажется, это была одна из его ошибок в иной реальности. Ведь явно же недостаточно приказать, нужно ещё и проследить исполнение. И одному царю это не подвластно.

Да и хорош, умён ли был приказ — тоже проследить бы.

— А ещё в поздней Римской империи было зело мало достойных императоров, — продолжал я урок.

— И чем же они были недостойны? — интересовался Петр Алексеевич.

Вот как мальчишке объяснить и про содомию, и про инцест, и про прочие мерзости, которые бытовали при дворах многих римских императоров? Придётся. Ведь, как ни крути, а это одна из причин, почему эти императоры были всё менее эффективны. Они пали под властью своих греховных желаний.

Хм. А может, через такие уроки в Петре Алексеевиче можно будет как-то уменьшить тягу до каждой юбки?

Впрочем, я не питаю пустых надежд на то, что такой энергичный государь вдруг после моих уроков окажется степенным и добропорядочным семьянином. Тут уж если есть природная тяга к блуду, так её никакими увещеваниями или молитвами не заткнёшь.

А только бы не вышло так, чтобы русский царь всё тянул в свои царские палаты всяких баб безродных. Анны Монс или Катьки, она же Марта, русскому отечеству не нужно. Как-нибудь и без них справимся, в этом я был уверен.

— Ты нынче говоришь, яко мой духовник. Государь повинен образом своим быти чистым, — Пётр, чуть закатив глаза, передразнил приставленного к себе духовника.

— Государь, я частью согласен. Коли при дворе твоём блуда не будет, то меньше его станет и по всей Руси. Токмо дела державные я поставлю вперёд любого благочиния, — сказал я.

Признаться, несколько слукавил. Дело в том, что в общении с Петром Алексеевичем, да и с любым иным мальчишкой, всегда нужно применять некоторые психологические хитрости. Вот невзлюбил он своего недавно назначенного духовника отца Иллариона. И я не могу твердить, что священник хорош.

Там, впрочем, такое ощущение, что это обоюдное. Нет, заговора там нет. Однако Илларион гнёт свою линию, невзирая на мнение государя. И Петр для него вообще не авторитет, а заблудшая и строптивая душа. Понятно, что для церковного человека самое важное — это Святое писание и жития святых, как пример.

Однако и Пётр Алексеевич — не из тех людей, и это уже пора принять как данность, кто готов следовать за прямыми формулировками и незыблемыми догмами.

Я и сам воспринимаю этого священника если не за своего врага, то уж точно не за союзника. Мы пока присматриваемся друг к другу, но это как два дуэлянта наблюдают каждый за своим противником, изучая повадки.

Знаю, что каждое занятие с духовником начинается со слов о том, что я учу глупостям всяким. А тут поди-ка, взял да согласился с Илларионом, о нравственности сказал.

— Ваше Величество, смею надеяться, что завтра наши уроки пройдут не менее плодотворно, — заканчивал я занятия с Петром. — Матушке вашей я направил прошение, дабы дозволила пригласить на ваше учение одного немца — Патрика Гордона.

— Верно ли я понял? Того славного Патрика, что доблестно воевал при Чигирине? — радостно воскликнул юный царь.