С рассветом доставили это пиво из Кукуйской слободы. Мол, немцы знают и ведают, кто именно бунт подавил. Хотя я думаю, что в слободе живёт кто-то, кто решил, что моя звезда высоко взлетела — и можно было бы навести со мной контакт, пусть даже и через бочонок пива.

Да я не против с кем-либо контактировать, тем более, что пиво действительно мне очень понравилось. Пусть оно оказалось слегка тяжеловатым, даже грубым, по сравнению с тем, что приходилось мне пить в прошлой жизни. Но отчего-то очень даже хорошо тонизировало. Я позволил себе одну кружечку. Лишь одну…

Это, конечно, не лекарство, но голова до сих пор слегка шумела, а разлеживаться было некогда. И вот когда я эту кружечку пива выпил, так и шумы прошли, и какая-то ясность появилась. Тут главное — не пристраститься.

— Доброе пиво для тебя сварили, — поднимая немалую глиняную чашу напитка, сказал Ромодановский. — И кукуевские уже тебя обступают. Задабривают пивом. Гляди, они плуты еще те.

Я улыбнулся, показывая, что понял, о чём только что сказал Григорий Григорьевич.

— Я для чего-то нужен тебе? — вполне участливо спросил Ромодановский.

— Спаси Христос, Григорий Григорьевич. Должник я твой, — сказал я, явно удивляя своим откровением Ромодановского. — Не думаешь же ты, боярин, что не вижу, яко ты опекаешь меня?

— А знаешь, полковник, что о тебе говаривают? — спросил Ромодановский, ухмыляясь.

Я знал о слухах, что бродят вокруг моей личности. Но решил не разочаровывать боярина, а дать ему возможность поделиться.

— Что ты есть суть сын Алексея Михайловича, — усмехнулся боярин.

— Брешут, — усмехнулся я, но так, что можно было бы в этой гримасе рассмотреть что угодно.

Хоть не я такое сочинил, но мне были выгодны подобные слухи. А они распространялись всё более интенсивно. Наверное, людям нужно было как-то себе объяснить тот быстрый взлёт наверх, что у меня случился. И уж если у меня есть хоть какая-то толика царских кровей, то я, значит, должен быть каким-то особенным человеком, который с лёгкостью даже из грязи прорывается в князи.

— Видел я, когда к тебе шёл, что Софью Алексеевну привели? — уже, вроде бы, собираясь уходить, спросил Ромодановский.

— А ещё и Василия Васильевича Голицына. Сам дознания буду им учинять, — отвечал я.

— Остерегайся её! Лиса она, а не баба! — сказал Ромодановский, потом усмехнулся. — Но знай, я сего тебе не говорил.

Да, сегодня мне предстоит тяжёлый разговор. Причём даже Ромодановский не предполагает, насколько он будет тяжёлым и куда именно я хотел бы этот разговор завернуть.

И перво-наперво мне, конечно же, надо будет поговорить с Софьей Алексеевной. Ведь она всё ещё лидер. А вот договориться с Голицыным у меня не получится, если не будет хоть какого-то взаимопонимания с царевной.

И понимал я, что нужно набраться терпения и даже пропустить мимо ушей оскорбления, которые неизменно последуют, чтобы вывести меня из равновесия. Так что, может, ещё одну кружечку пива?

Ромодановский ушёл. А у меня по плану было ещё час поработать с допросными листами. А это не такая уж и лёгкая задача, учитывая то, как приучены писать некоторые члены комиссии или их писари. К каждому, даже к Никанору и Игнату, были приставлены писарчуки.

Я мог бы и не работать сейчас с бумагами, сразу принять Софью. Но я ее мурыжил. А еще важно, чтобы царевна ничего не поела. У меня для нее сюрпризы будут. Я же готовился к сложнейшему разговору. Может быть, к самому сложному из тех бесед, что у меня случились во второй жизни.

— Аннушка! — выкрикнул я.

Тут же, будто бы стояла прямо за дверью (может, так оно и было), Анна вошла в кабинет. Можно придумать какое иное одеяние, а не бесформенное? Сегодня Анна заплела такую косу, что я даже подумал, что ею можно рыбу глушить. Мощная коса.

— А принеси-ка, красавица ты моя, какаву и кренделей сахарных, испечь которые я просил тебя, — распорядился я.

Она уже развернулась, чтобы уходить. Толстая черная коса взметнулась, словно поспешая догнать хозяйку, чуть отстранился, дабы не получить удар в голову. А после резко подхватился, взял Анну за руку. Подтянул к себе и жарко впился в её губы. Ну что поделать, если от её присутствия дурею?

Девушка страстно отвечала на мой поцелуй. Мои руки было уже спустились чуть ниже талии. И даже немного закружилась голова, но не факт, что от недомогания. Резко я себя одёрнул.

Посмотрел в глубокие карие глаза и отвернулся. Тяжело мне становится быть рядом с Анной. Словно как лекарство, которое нужно неизменно принимать, чтобы оставаться здоровым. Или такое лекарство чаще путают с наркотиком? Пока даже не представляю, как я могу её отдать замуж за кого-то.

— Поди, а то до греха недалеко, — мягко сказал я.

Нехотя девушка развернулась и пошла на выход.

— А, может, я с тобой желаю всем сердцем, — тихо пробурчала Анна.

Но я-то слышал…

О том, что есть уже на Руси какой-то напиток, который когда-то привезли англичане, и который сильно нравится Наталье Кирилловне, мне сообщила Анна. После некоторых расспросов я понял, что имеется в виду какао.

Пока что это редкость даже в колониальных странах, не говоря уже о России. Но, как это часто бывало, большие деньги и положение решают любые вопросы доставки.

Через час, когда на столе стояло какао в такой посуде, что хотелось наречь её супницей, да ещё исходил дымок от свежих кренделей, посыпанных тростниковым сахаром.

И через еще две минуты ко мне привели её… Ту, кто волею моей, пусть и не знает того, не стала царицей. Я меняю историю и стоящая напротив меня женщина — тому доказательство. И я уже шагаю и топчу своих бабочек. Что ж… Путь далек, а бабочек еще много.

Потешный полк

Глава 1

Москва. Кремль.

18 мая 1682 года

Она, возможно, не была красивой. Но уж точно не назвать эту женщину безобразной. Чего наверняка не отнять — Софья Алексеевна выглядела молодой. И редко какая женщина не покажется в молодости привлекательной. Нет, уж верно она не та злобная баба, которую известный художник нарисует на своём холсте в будущем.

Каждую женщину есть за что любить. У каждой найдётся та изюминка, за которую зацепится мужской взгляд. А бывает так, что иным взглядом любят. Редко, но возможно — любовь из-за каких-то особых качеств человека, не связанных с внешней красотой.

Умные, пронзительные глаза смотрели на меня. Тёмно-русые волосы царевны были аккуратно